– Ну, это так, – согласился Мстислав. – Но куда бегут богатые?
– Туда же, что и все, – убеждал я. – Отчего вы любите? Своих родителей, свои семьи, девочек? Попробуйте представить, что потеряли их. Что тогда будет?
– Бездомность! – догадался Остромысл.
– Да! – воодушевился я. – Бездомность в христианстве – это выпадения из рая. Это то, что называют страданием, желанием повеситься. Конечно, те, кто способны страдать. У кого главный инстинкт не исчез в ожиревших душах
Все посмотрели на Владимứра и Мстислава. Те заволновались.
– Это еще зачем?
– Стремление любить – инстинкт любого живого существа, – продолжал я. Это есть и у зверей. Но осознанность ужаса оставленности – черта человека. Обычно, жалуются на одиночество. Но не говорят, что оттуда выплескивается любовь. Как любящие не говорят о причинах любви. Было бы странно, если вместо слов любви вы бы начали говорить о природе этого чувства.
Я вспомнил свое детство. Может быть, ищу дом, а не какие-то божественные высоты. Я родился с этим инстинктом на краю земли, рядом со страной Ямато. Мой отец пережил послевоенный голод и застывшее равнодушие выживания вокруг, на окраине, застроенной лагерями. То есть, в состоянии отпадения от божественного рая. Может быть, мое детство было изолировано, как розы в саду всесильного коменданта концлагеря. Как же вам объяснить небывалую музыку той земли, где у яблонь «райских» стоял?
Отец хотел, чтобы я жил лучше него, и поэтому неторопливо сдваивал жесткий ремень и, просунув мою голову между родных колен, неумолимых, как у Бога Гневающегося, выбивал мою лень к учебной муштре на моей дергающейся голой попе. Так своеобразно он выражал любовь к детям. Поэтому бессловесную мать я воспринимал со стороны, она, пригорюнившись, бесполезно жалела меня. Я убегал, однажды оказался в детдоме. И во мне был ужас – детской раны, когда боль сиротства в нас скулит. Но всегда был связан с миром ранним первозданной родины – семьи. И возвращался. Но к семье подлинной, куда хотелось бы вернуться навсегда. Этого не объяснить.
Галдящие школяры ждали.
– В детстве я уходил на утесы, чтобы видеть сияние залива, – объяснял на примерах, зная, что они не любят скучные философские пассажи. – И они стали родным домом. Как писал в «Собрании песка и камней» в XIII веке буддийский мыслитель страны Ямато Итиеу, назвавшийся Мудзю – Бесприютный: «Когда человек уходит из семьи… довольствуется лишь тремя одеялами и одной чашкой, – тогда для него вся земля между четырех морей становится родным домом. Просторен и велик его дом! Как раз у бездомного дом есть, а был у него дом – вот тогда-то он был бездомным».
