Патрульный полицейский на шоссе мог своим поведением за пять минут разрушить образ блюстителя закона как этакого доброго, симпатичного парня. Мори говорил, что полицейским не мешало бы время от времени думать об этом.
Этому же Карлу «Гитлеру» достаточно было полминуты, чтобы волосы на загривке Мэтью ощетинились. А был он всего лишь охранником.
Мэтью холодно кивнул ему, завел свою «гайа» и проехал через открывшиеся ворота вверх по дороге. В зеркало заднего обзора ему было видно, что Карл стоит, уперев руки в бедра, и смотрит ему вслед. Ухоженная дорога плавно вилась между посадками сосен и пальм. Солнечные лучи отражались от полированного желтовато-коричневого капота машины. Слышался приглушенный плеск волн, накатывавшихся на невидимый берег, и аромат морской воды доносился через открытые окна машины. Флорида. Мэтью улыбнулся. И не спеша направил машину по очередному изгибу дороги.
Тут и возник перед глазами дом Брэчтмэннов, во всем своем величественном блеске, метрах в пятнадцати от кромки Мексиканского залива, воды которого в этот ясный солнечный день едва заметно переходили от изумрудно-зеленого цвета на мелководье к кобальтово-голубому на глубине.
Большая часть песка на южной оконечности Фэтбэк-Кей была смыта во время ураганного шторма в сентябре минувшего года, однако побережье на участке Брэчтмэннов сохранилось, и это еще раз подтверждало нехитрую аксиому, что богатым везет. Согласно сообщению Уоррена, этот особняк в испанском стиле был построен где-то в начале века, когда Джекоб Брэчтмэнн, которому тогда было двадцать восемь лет, привез семнадцатилетнюю невесту, Шарлотту, в Калузу, преподнес ей в подарок этот дом и построил новый пивоваренный завод, немного меньше того, который был у него в Бруклине.
С тех пор как он был построен, дом устоял против пятисот ураганов и все еще выглядел вполне впечатляющим памятником удали и прибыльной расчетливости Джекоба Брэчтмэнна.
Мэтью припарковал свою «гайа», выбрался из нее и пошел к парадной двери.
Разбираясь в своих чувствах, Леона думала иной раз, что если она еще что-то и любит в нем, то это его преданность юриспруденции. Именно здесь пребывал тот центр его жизни, без которого существование потеряло бы для Фрэнка всякий смысл. В его домашнем кабинете полки с книгами, хранящими юридические премудрости, занимали сплошь три стены. Письменный стол красного дерева был массивен, на нем чернильный прибор ручной работы, медная лампа с зеленым абажуром. Оконца, расположенные под потолком над рядами книжных полок, создавали эффект церковных хоров, особенно в солнечные дни, когда в косых лучах солнца лениво плавали и светились пылинки. Это не была жилая комната, скорее официальный кабинет адвоката, и Леона чувствовала себя здесь гостьей, к тому же незваной.
