Инспектор Конрой утвердительно буркнул и склонился над столом, отчаянно и напрасно пытаясь уловить смысл в расположении пальцев и языка. На время мы забыли о девушке, запертой внизу, в холле, забыли о том, что она была ключом ко многим поразительным загадкам. Даже дворецкий, лежавший в обмороке у наших ног, был забыт. Мы забыли и о патрульном Джонсоне, который тем временем принялся методично, один за другим, осматривать висевшие на стенах ножи и кинжалы, надеясь найти тот, что использовал нападавший. Все мы понимали, что преступление, по крайней мере частично, было совершено с помощью ножа.
Мы с инспектором сидели у стола. До нас смутно доносились шаги патрульного Джонсона где-то за спиной; но мы были погружены в свои размышления — старались осмыслить случившееся и выстроить события в некую цепочку, которая позволила бы нам двигаться дальше.
Внезапно мы услышали чей-то зов, исполненный смертельного ужаса.
— Дороти Кроуфорд! — вскричал Конрой.
Мы выбежали на лестницу и посмотрели вниз. Там, в холле, девушка вскочила на ноги — и со страшными криками бросилась к нам по ступеням.
— Доктор! Инспектор! Берегитесь! Он вернулся! Он…
Из комнаты донесся жуткий вопль, крик агонии и страха, который тут же перешел в захлебывающиеся вздохи.
Мы поспешили в комнату и увидели у стола распростертое тело патрульного Джонсона.
Положение тела и неестественно вывернутые конечности не оставляли сомнений: полицейский был мертв!
Мы в ужасе застыли у двери, и тогда в комнату вбежала Дороти Кроуфорд.
— Я вижу его! — закричала она. — Он здесь! О Боже!
Глава десятая
СЛОМАННЫЕ НОГТИ
В комнате ощущалось чье-то тревожное, давящее присутствие. Я никого и ничего не видел, но чувствовал это ужасающее, кошмарное присутствие вокруг нас; мы были не в силах что-либо предпринять — нам оставалось только ждать, ждать в ужасе и страхе. Чем бы оно ни было, борьба с ним была бесполезна. В ноздри проник тот странный и гнетущий запах, который стоял в доме государственного прокурора Стэнли и о котором дворецкий судьи Маллинса рассказывал в ночь убийства судьи инспектору Конрою.
Запах постепенно сгущался, становясь все отвратительнее; пахло гнилостью и сернистыми испарениями. Я чувствовал, что задыхаюсь. Я хотел было заговорить с Конроем, но изо рта у меня вылетело лишь хриплое бормотание. Инспектор стоял рядом, глядя прямо перед собой помертвевшими от ужаса глазами, недвижный, утративший дар речи. Чуть поодаль, в комнате, Дороти Кроуфорд сжала руками горло, глядя на что-то невидимое мне с тем же выражением ужаса.
