Но так как под такой сюжет, видимо, нельзя было подложить историческую подкладку (мы писали, что проникновение посторонних в Святая святых Храма реально оказывалось невозможным ни для кого, и уж талмудисты-то это знали лучше остальных), нельзя было представить свидетелей, невозможно зафиксировать вопросы судей и пр., то пришлось использовать тот единственный исторический факт, который об этом заседании до них дошел. В Евангелиях тоже рассказывается, как били Йешуа, как предлагали ему угадать, кто ударил — но там «игру» с осужденым смертником устроило жестокое и безграмотное быдло, стражники Храма. Талмуд же приписал дикую процедуру судьям, что по сути еще более невероятно, чем проникновение героя в Святая святых.
Почему не описана ситуация с Римом и Пилатом? Потому что если бы еврейский суд, например, малый Синедрион передал еретика-еврея в руки язычников для казни (вариант, описанный в Евангелиях), то судьи совершили бы немыслимое преступление перед еврейским Законом и общественным мнением. С точки зрения средневекового еврея христианство несомненно являлось опаснейшей ересью в еврействе, а Йешу при всех его личных добродетелях и талантах оставался для авторов «Истории» лжепророком и нарушителем Закона. Противники его, храмовая бюрократия, являлись для них же хранителями Божественной правды. Тут спора нет! Кто мог думать о еврейских мудрецах по-другому, тот уходил из общины в окружавший ее со всех сторон христианский мир. Но подобная расстановка сил в сказании (мудрецы — защитники Бога) получала в глазах любого еврея религиозно-нравственное оправдание лишь в случае, если самая жестокая расправа над еврейским еретиком осуществлена была по приговору еврейского суда и еврейскими руками. Авторы «Истории о повешенном» несомненно знали про крест и про гвозди распятия, и про то, каковы были пределы реальные компетенции Елены, а каковы — римлян — но они предпочли навалить на евреев все, даже то, в чем их не обвиняли христиане — и чашу с уксусом, и терновый венец, и исполнение казни (на капусте)… Все было возможно и прощаемо, кроме одного: кроме казни Йешуа язычниками через распятие! Отдать еврея, обвиненного в религиозном преступлении, римлянам — означало безнадежно опорочить еврейских мудрецов.
(Правда, вопреки распространенному мнению, иногда распятие приводили в исполнение и еврейские владыки. Такое один раз было. И все же, если бы в «Истории о Йешу» царица Елена приказала мудрецам распять Йешуа на кресте, то читателями «Истории» читалось бы это происшествие так: царица-саддукеянка повелела казнить законоучителя из праведников, из фарисеев-«прушим». Вот почему П. Гиль правильно отобрал в заглавии для слова «талуй» русский эквивалент «повешенный», а не исторически более достоверное «распятый»: переводчик верно почувствовал дух произведения.)
