Она начинается описанием живописной природы родного края, где поэт мог бы стать счастлив, если бы не разлука с Коринной.
Пламя мое далеко, ошибся я словом, простите,
Той, что мой пламень зажгла, нет здесь, но пламя горит.
Без нее даже родина представляется пустыней, скифской землей, скалами, на которых был распят Прометей:
Кажется мне, что кругом не пелигнов целебные долы.
Нет! Не родная земля здесь окружает меня:
Скифия, край киликийцев и северных бледных британцев.
Скалы жестокие, где кровь проливал Прометей.
…
Если бы даже на небо меня вознести обещали,
С Поллуксом место делить я без тебя бы не смог.
Выше любви-дружбы Кастора и Поллукса, по античным представлениям, не было ничего. Кастор был сыном смертного, а Поллукс — Юпитера. Когда Кастор погиб, то Юпитер разрешил Поллуксу один день проводить на небе, другой — в подземном мире, Овидий же готов пожертвовать ради любви даже блаженством Поллукса.
Мне показался бы в Альпах, где дуют суровые ветры,
Только б с тобою мне быть, легким томительный путь.
Вместе с тобой я б прорвался сквозь Сирты Ливийские, вместе
Не побоялись бы мы Ноту доверить корабль.
Не испугался бы я собак твоих лающих, Сцилла.
Не устрашил бы меня грозной Малеи залив.
Но даже если корабль будет разбит, влюбленные и тогда спасутся от гибели:
Только рукой белоснежной меня обними, и тотчас же
Станет плыть нам легко в бурной пучине морей.
Взаимная любовь возвышает и облагораживает, а в «Метаморфозах» даже дарует бессмертие. Сульмонская элегия предвосхищает чарующее письмо Леандра Геро в сборнике посланий героинь, Леандра, этого храбреца, рисковавшего жизнью каждую ночь ради любви. Таким образом великие открытия в области человеческих чувств Овидий делает уже в любовных элегиях, доказывая значительность самой темы, выбранной им еще в юности.
Не менее глубока и элегия на смерть Тибулла — поэта, умершего в 19 г. до н.э. в возрасте тридцати пяти лет. Опираясь на традиции античной эпитафии, Овидий рисует полную динамики сцену оплакивания Тибулла богиней Элегией, Амуром и Венерой. Из числа обыкновенных смертных Тибулла выделяет его высокое дарование, поднимающее его к миру богов. Но трагедия состоит в том, что и великое, как и все на свете, не может избежать гибели.
Нас называют, любимцы богов, святые поэты.
Верят, что в нашей груди пламень священный горит.
Верят, но смерть налагает на все свои черные руки.
Нет святынь для нее. Все оскверняет она.
Погиб Орфей, хотя и был сыном Аполлона и мог укрощать своей песней даже львов и тигров, погиб и величайший из поэтов Гомер. Бессмертны только создания гениев, образы, вылепленные ими:
