Кинфию — голову ей чуть прикрывала рука.
(I, 3, 1-8, перевод Я.М. Боровского)
Этот замечательный поэт — знаток древнего искусства, позы и жесты его героев часто пластичны и выразительны, и, конечно, его поэзия рассчитана на просвещенного, изысканного, воспитанного августовской культурой читателя. Автор элегий стремится создать своеобразную литературную теорию элегии, отличную от эпоса, ему важно было включить в нее различные оттенки любви, разработать особые любовные сюжеты, показать быстротечность жизни и капризную изменчивость страстей.
Словно листы, что упали с венков увядших, поблекших
В чаши, и медленно в них порознь плывут, посмотри.
Так и нам, может быть, хоть, любя, о великом мечтаем,
Завтрашний день завершить может короткую жизнь.
(II, 15, 51-54)
Искусный, изощренный поэт, он часто пользуется заостренной, эпиграмматической формой:
Средства испытаны все побороть жестокого бога:
Все бесполезно — гнетет он, как и прежде, меня.
Вижу спасенье одно: уйти в заморские земли,
Кинфия дальше от глаз — дальше от сердца любовь.
(III, 21, 5-9, перевод Я.М. Саровского)
Переходы от одной темы к другой у него не плавны, как у Овидия, а сложны и требуют от читателя напряжения. Это не художник, подобный автору «Любовных элегий», где все легко и доступно и ориентировано на широкую читательскую аудиторию.
Вторая книга элегий была написана, когда Проперций стал уже членом кружка Мецената, приближенного Августа, вдохновлявшего поэтов на темы, любезные принцепсу, критически относившемуся к «легкомысленным» любовным темам. Членами кружка были такие признанные, глубоко серьезные поэты — слава римской поэзии того времени — как Вергилий и Гораций. В третью книгу уже включены элегии-рассуждения. Поэт пишет в них о попытках избавиться от своей страсти, рассуждает о корыстной любви. Он явно хочет вырваться из узких пут чисто любовных тем, готов писать «ученые» элегии на мифологические сюжеты, обратиться к римским легендам, прославить победы Августа. Он часто упоминает имя своего покровителя Мецената и даже сочувствует строгим брачным законам принцепса, прославляя древнюю добродетельную матрону Корнелию. Его манят к себе великие просвещенные Афины, мудрая философия, глубокая поэзия.
Примут меня наконец берега Пирейского порта.
Город Тезея ко мне руки протянет свои.
Там я воздвигну свой дух ученьем высоким Платона.
Или цветами твоих тихих садов, Эпикур,
Или язык изощрю Демосфеновым грозным оружьем.
Или я буду вкушать соль твоих свитков, Менандр,
