— ТОГДА ТЫ МЕРТВ! — вскричал человек-Бог. — МЫ ОБА МЕРТВЫ. А КАК ЖЕ НАША СДЕЛКА, ГАРРИСОН? РАЗВЕ ТЫ НЕ ПОМНИШЬ? ТЫ МОЖЕШЬ ПОБЕДИТЬ, ГАРРИСОН, И ЖИТЬ. МЫ ОБА МОЖЕМ. ВЕРЬ МНЕ, ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ УМИРАТЬ. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, Я ЗНАЮ КАКОВО ЗДЕСЬ!
— Нет! — крикнул Гаррисон.
Обжигающий маленький коричневатый сгусток со свистом вылетел из глубин неба и завис, вращаясь, между доведенным до отчаяния лицом человека-Бога и Гаррисоном, боровшимся с Машиной.
Сгусток пульсировал, раскаленно светился, как маленькое солнце, и.., взрывался!
Белый огонь, и жара, и взрыв, опаляющая агония...
Глаза Гаррисона!
И тут он с вскриком проснулся и увидел, что осеннее солнце пробивается сквозь сбегающие по оконному стеклу струйки моросящего дождика. Стрелки его будильника показывают 6, 30 утра. На календаре пятница, сентябрь 1972 года, и кошмар позади.
Мокрый от пота, он обхватил матрас, облизнул пересохшие губы и лихорадочно попытался восстановить подробности сна. На одно мгновение они ясно выстроились в мозгу, и он снова почувствовал неистовое брыкание Машины, а затем все улетучилось, разбежалось по дальним закоулкам сознания. И только замирающий вой собаки эхом вернулся к нему.
И по этому звенящему в ушах вою Гаррисон понял, что снова видел во сне серебристый автомобиль, черную суку, двоих мужчин, человека-Бога, красивую девушку и Машину.
И незнакомый Ужас.
Знакомый ужас ждал его в городе. В коридоре дежуривший ночью капрал отбивал на пустом пожарном ведре жуткую собственную версию утренней зари...
Это случилось в Белфасте. На дворе стоял конец сентября 1972 года. Пятница пополудни.
Немецкий промышленник Томас Шредер сидел за столиком в небольшом баре, пол которого был посыпан опилками. На покрытой блеклыми пятнами стойке бара стояла латунная плевательница, накрытая дешевым обеденным подносом. Жалюзи на окнах были опущены. Тусклая, с нитью накала на последнем издыхании, единственная электрическая лампочка без абажура болталась под потолком. Слабый свет отражался в очках Шредера.
Около него, неуклюже развалившись на привинченной к полу деревянной скамье, сидел его друг — его постоянный компаньон, время от времени выполнявший обязанности секретаря, — Вилли Кених. Напротив них сидели двое мужчин, чьи лица почти полностью были скрыты густыми шевелюрами и нечесаными бородами. То немногое, что можно было рассмотреть на них, казалось по большей части невыразительным и безучастным. Эти двое разговаривали со Шредером, голоса их, несмотря на мягкую живость ирландского акцента, были грубыми от ругательств.
