Шильдера особо интересовало отношение Павла Петровича и к перевороту, и к воцарению матери. Напомним, что Павлу к этому моменту не было ещё и восьми лет, что само по себе исключало возможность наличия неких «документов», раскрывающих «злостные намерения» фактически малыша. Шильдер их, естественно, не обнаружил, что, впрочем, не помешало ему создавать широкие психологические обобщения. Оказывается, «уличная обстановка» 28 июня произвела «потрясающее впечатление на нервного ребёнка, одаренного к тому же болезненным воображением», Шильдер всё время намекает, а порой и говорит открыто, о том, что Павел с малолетства страдал «нервным расстройством», что «в уме маленького Павла прочно засело предубеждение против матери». Откуда же сие известно? Ниоткуда. Это очередные тенденциозные вымыслы, которых в большинстве сочинений о Павле Петровиче предостаточно.
Шильдер привёл одно высказывание Екатерины II из её переписки с немецким критиком и дипломатом Фридрихом Гриммом (1728–1807): «Не всегда знают, что думают дети, и трудно узнать Детей, особливо когда доброе воспитание приучило их слушать с покорностью». Почти наверняка это сетование вызвано было отношением сына Павла, который никак и никогда не позволял себе нечто, похожее на критику матери. Екатерине же хотелось бы знать самые сокровенные мысли сына, но в этот мир она допущена не была. Не были туда допущены и историки, которые тем не менее всегда позволяли себе интерпретировать покорность Павла в самом негативном смысле.
У Шильдера в этой связи можно прочитать следующее: «Павел повиновался с покорностью и, конечно, об известных вещах научился своевременно молчать, но от этого, разумеется, нисколько не выигрывали его сыновние чувства по отношению к материи. После 6 июля (день убийства Петра III. — А. Б.) взаимные отношения получили ещё новый, отсутствовавший дотоле, неприязненный оттенок. Между матерью и сыном появилась тень, хотя и не грозная, но наложившая, однако, неизгладимую печать на отношения Императрицы к своему первому верноподданному. Между ними окончательно создалась отныне глубокая пропасть, над которой Цесаревич много лет предавался пагубным размышлениям».
Исследователь фактически обвиняет маленького мальчика в создании атмосферы вражды с матерью и Императрицей, не приводя в подтверждение никаких фактов, потому что таковых не существовало (да и не могло существовать) в природе. Бели же даже и признать, что Павел с детства «не любил» родительницу, то невольно возникают и другие вопросы, которые почти все обходят стороной. А сама Екатерина любила ли Павла? Что она, став Императрицей, сделала для сближения с сыном? Окружила ли она его вниманием и лаской?
