Караван двинулся в глубь тайги. Солнце перешло за полдень. Чалык выбрал самое лучшее место и остановил оленей. Сплошным морем лесов встала дремучая тайга. На склоне горы серо-голубым ковром расстилались сплошные заросли мха-ягеля. Чалык больше всего радовался за оленей. Для охотника олени — все. Разве уйдет охотник без оленя дальше чума! Нет оленя — нет у человека ног.
Агада сидела, прислонившись к дереву, дрожала от озноба. Чалык хлопотал у костра. Он набрал сухих веток, надрал с берез тонкой коры и, присев на корточки, вытащил ремень, огниво и трут. Без труда выбил искру, но трут не загорался — отсырел. Долго бился Чалык, вспотел, сбросил парку, снял шапку.
Но вот блеснул огонек, и пламя стало с жадностью пожирать сухие ветки. Чалык торопливо подкладывал веточки. Потом он соорудил рядом с костром балаган, нарезал веток пихты и устроил мягкую постель. Костер горел жарко, но Агада все еще не могла согреться. Чалык покрыл ее своей паркой и пошел в тайгу добывать еду. Вернулся он скоро и принес полную шапку спелой брусники, желтой сараны и сладких кореньев. Коренья подсушил на огне, изрезал и сарану и коренья на мелкие кусочки, смешал все с брусникой — получилась вкусная еда.
Агада металась в бреду целую ночь, кричала и срывалась с места. Чалык с трудом удерживал ее. Всю ночь он не спал: то шептал заклинания, склоняясь над больной, то срывался с места и подкладывал в костер столько дров, что становилось нестерпимо жарко, то садился на корточки и, щуря узкие глаза, тихонько, украдкой плакал.
Ночь длилась долго. Чалык с ужасом глядел на небо, с нетерпением ожидая рассвета. Лишь когда звезды побледнели и стали теряться в небе, а на востоке чуть забелела узкая полоска, у него закрылись глаза.
Наутро Агаде стало легче, и она могла сидеть. К радости Чалыка, Агада даже немного поела.
Весь день Чалык собирал коренья и сарану. Собранное рядками клал у костра и высушивал, а затем аккуратно укладывал в походную сумку. Агада догадалась, что Чалык собирается в далекий путь.
Подолгу смотрел Чалык на солнце, на деревья, на тени от деревьев и в тысячный раз сам себя спрашивал: «Куда идти, где искать чумы?» Он старательно вспоминал весь путь, чертил сучком на земле паутину линий и громко разговаривал сам с собой:
— От отцовского чума пошел — солнце било в глаза, к вечеру — в левую щеку. В долину Хыгды-ламу пришел — солнце смотрело на левую щеку, к вечеру — в косичку. Теперь надо идти так: днем солнце пусть смотрит в косичку, а вечером — в левую щеку.
