В зеркале забвения | страница 12
Иностранный язык в университете можно было выбрать по желанию, и Гэмо выбрал английский. Когда-то его преподавала в уэленской школе мать директора — Прасковья Кузьминична. Старики-чукчи, плававшие на американских китобойных судах, любили поболтать с ней, вспоминая посещения больших американских городов, где самым поразительным было обилие полисменов и негров.
Преподавание английского языка, очевидно, являлось уделом женщин. Университетский курс английского читала Софья Петровна Уайт, поразительно напоминавшая англичанку из рассказа Чехова «Дочь Альбиона». Гэмо даже отважился спросить ее, не британского ли она происхождения, на что пожилая дама с сильно напудренным носом ответила:
— Мои предки приехали из Англии служить на русский флот еще во времена Петра Великого!
Темные, почти неразличимые портреты предков висели в комнате Софьи Петровны на улице Герцена, куда Гэмо любил приходить сдавать домашнее чтение. Хозяйка угощала студента крепким чаем с молоком, заваренным «по-английски».
Историю исследования Советской Арктики читал профессор Визе, открыватель новых земель в Ледовитом океане: его именем даже был назван клочок суши, покрытой вечными льдами. Профессор уже был стар, едва передвигал ноги. Он приезжал на факультет в личной автомашине, что было редкостью в те годы, и шофер помогал ему подниматься по ступеням. Усевшись за кафедру, Визе принимался читать вслух собственную книгу «Моря Советской Арктики», изредка отвлекаясь и оживляясь, когда вдруг на него накатывали волны воспоминаний времен арктической молодости. Для описаний берегов Ледовитого океана излюбленным эпитетом у него было определение «унылые».
Профессор Плоткин читал советскую литературу, в основном, расхваливал роман Василия Ажаева «Далеко от Москвы», удостоенный незадолго до этого Сталинской премии.
— Раньше, — проникновенно вещал Плоткин, — героем литературного произведения выступала отдельно взятая личность. Это относится и к древней литературе, и к литературе критического реализма… Но только литература социалистического реализма открывает нового героя — человека груда. Эпохальное новаторство советской литературы состоит еще и в том, что уже не отдельный человек, а коллектив, трудовой коллектив становится героем. Но Василий Ажаев пошел дальше! Он доказал, что главным литературным героем может быть не только человек труда, не только коллектив, но и сам предмет труда! Поэтому мы с полным основанием можем сказать, что главным героем романа «Далеко от Москвы» является… — Профессор тут делал небольшую паузу и торжественно провозглашал: — Нефтепровод!