– Кто рассказывал?
– Васька Жданов, прасол. Он – член штаба…
Попятились колыванские купчишки… Они ить что желают, Лександр Степаныч? Они желают так: пущай советская власть… только – ихняя. Штобы без бедноты, без разверстки, без комиссаров и без коммунистов-большевиков. А есеры…
Галаган рассмеялся.
– Стал и ты разбираться в политике, Афоня! А сам за кого? За советских с большевиками, за «советскую без комиссаров» или за народную власть с выборами от всех сословий?
Афоня ответил сумрачно:
– А мне, вообще, эти думки, Лександр Степаныч, без надобности… Своих дел хватает по горло…
– Опять тюрьмой попахивает, деляга?
– Так ведь не нами сказано: «От тюрьмы да от сумы не отказывайся».
В беспокойной и полной случайностей Афонькиной жизни тюрьма и воля всегда шли, как говорят моряки, на параллельных курсах». Сперва Афоньку арестовывали чины департамента полиции. И сам того не ведая, Селянин обзавелся регистрационно-дактилоскопической картой, составленной Томским сыскным отделением. В карточке были две фотографии – фас и профиль, указание о том, что Селянин вероисповедования православного и происходит из податного крестьянского сословия, что ему в девятьсот шестнадцатом году сравнялось двадцать шесть лет и что он не обучен грамоте даже в объеме «аз-буки-веди».
Далее следовало множество дат и сообщений такого рода: «Задержан с мерином семилетним, масти карей, левое ухо порото. Освобожден за ненахождением владельца», «Арестован с жеребцом на базаре. Жеребец племенной, кровный. Масти вороной, тавренный буквой «П». Хозяина не нашли. Освобожден до выяснения»; «Привлекался к следствию по ст. Уложен. о наказан. уголовн.»; «Доставлен с отобранным бесхозным конем из Павлодара. Обои ухи пороты, масти рыжей. Объявление о розыске владельца сделано. Подозреваемый освобожден».
Так длилось долго… Арестов много, но так, чтобы всерьез, – нет… Денежки у Селянина водились всегда…
Потом пришел девятьсот семнадцатый год. Профессиональных деятелей царского сыска сменили гимназисты милиции Керенского. Эти не столько ловили жуликов, сколько рассуждали о благах свободы, а когда, случайно прихватили Селянина с краденым серым в яблоках, такой выкуп заломили, что только ахнул Афонька… Вот-те и свобода! Однако откупился…
Наконец в девятьсот восемнадцатом конокрада взяли с поличным красногвардейцы, но поступили удивительно: отобранную при аресте гнедую тройку не присвоили, а раздали окрестной бедноте. Кому конь пришелся, кому – тарантас, кому – хомут да шлея, а дугу (расписная была дуга, золотыми разводами по зеленому и с валдайским шаркунцом) почему-то отдали безлошадному пьянчужке бобылю.
