И еще шли родственники… Но с просветленными лицами, как мать «белого обормота», уходили немногие…
Александр Степанович Галаган наблюдал со своей скамьи дивана с недоумением. Уж больно просто все это у них… Грубая прямолинейность – сестра жестокости… В контрразведках вылощенные, корректные поручики и штабс-капитаны всегда сглаживали острые углы. Сложным велеречием, составленным из умеренной патетики и прекрасно разыгранного участия, заставляли жен и матерей верить, что арестованные за большевистскую ересь сосланы на неведомые «полярные острова» или высланы из страны за границу… Только под конец наши распоясались. А эти только начинают властвовать, а уже цинично откровенны… Разумеется, жизнь в эпоху революционных бурь зиждется на праве сильного. Но зачем же бравада? Грубая откровенность, невоспитанность! И участливость этого дежурного по поводу «воскресшего из мертвых» гимназиста – просто показуха… А фамилию гимназиста следует запомнить… Беневоленский. Николай Беневоленский… Такие субчики в подполье могут оказаться очень полезными. Впрочем, рано еще думать о будущем, о Беневоленских – надо думать о себе, о Галагане: как выкарабкаться?.. Впрочем, не так уж это сложно.
– Как там – родственники? Ушли? – спросил Краюхин солдата.
– Все…
– Ладно. Побудь за меня, – Краюхин подошел к Галагану: – Пойдемте, Козлов. Скоро ночь – будем пристраиваться к месту.
Афонька продолжал лежать, и никто его не тревожил…
Спустя еще несколько минут Галаган очутился в узкой подвальной камере. При тусклом свете слабенькой электрической лампочки он увидел два топчана – на втором топчане лежал кто-то, укрытый с головой гражданским зимним пальто с богатым воротником, – и плетенный из соломы дачный стул.
Окованная железом дверь камеры бесшумно захлопнулась. Галаган осмотрелся. Этот дачный стул сразу вызывал в памяти солнечную террасу, белизну скатерти, блестящий самовар на столе и свежие сливки, и землянику… Померещились белые кисейные платья и березки Куинджи… Да, ничего похожего на тюрьму. И «волчка» в двери нет, и неизбежной «параши», и, вообще, если приставить к стене сундук да прибить пару олеографий и повесить хомут – ни дать ни взять кучерская в небогатом чиновничьем доме или дворницкая. Только ни кожей, ни сивухой не пахнет, а воняет карболкой, и на свободном топчане нет тулупа.
Галаган сел и сказал вслух:
– Так-с… Поздравляю. – И подумал: «Личность Козлова они будут выяснять и проверять до утра. Время есть. Можно и отдохнуть». Александр Степанович вытянулся на топчане.
