Однажды в октябре – 1 | страница 56
Потапов заулыбался, оценив мою шутку. — А Сталинский район у вас был? — спросил он, рассчитывая на положительный ответ.
— Нет, такого района в Питере не было, — ответил я уже серьезно, — но был город Сталинград, нынешний Царицын, на улицах которого, и в прилегающих к нему степях во время Великой Отечественной войны произошло одно из величайших в мире сражений, прославившее нашу страну на весь мир. Брусиловский прорыв, рядом с этим сражением, покажется вам Царскосельскими маневрами. Недаром один гениальный чилийский поэт назвал Сталинград «Орденом мужества на груди Земли».
Потапов вопросительно посмотрел на меня, — Александр Васильевич, вы найдете время, чтобы рассказать мне о той войне? Профессиональное любопытство, знаете ли. Кстати, когда и с кем мы воевали?
— Я обязательно все вам расскажу, Николай Михайлович, — сказал я, — Я отлично понимаю, что вам, как военному человеку, очень хочется узнать о величайшей войне в мировой истории. А продолжалась она, — я понизил голос, — под руководством товарища Сталина ровно 1418 дней — с июня 1941 года по май 1945 года. И воевали мы с немцами, но на самом деле, как и в ту Отечественную войну 1812 года, фактически со всей Европой… А потом, покончив с Германией и подняв на руинах рейхстага свой флаг, развернулись на 180 градусов и за два месяца одним ударом нокаутировали японцев, рассчитавшись за позор Цусимы и руины Порт-Артура. Впрочем, Николай Михайлович, я смотрю, товарищ Сталин закончил свою беседу с Феликсом Эдмундовичем.
Действительно, невозмутимый со смеющимися глазами Сталин и взъерошенный, изумленный донельзя Дзержинский, подошли к нам.
— День добрый, Александр Васильевич, — с легким польским акцентом поприветствовал меня Дзержинский.
— Дзень добжий, Феликс Эдмундович, — ответил я.
— Пан пОляк? — с любопытством поинтересовался Дзержинский.
— И да и нет, товарищ Дзержинский, — усмехнувшись, ответил я, — поскольку моя бабушка была полячкой, то можете считать меня поляком ровно на одну четверть. Именно, она, Царствие ей Небесное, в детстве научила меня немного говорить по-польски. А вообще-то я русский.
— Если вы из будущего, — поправил меня Дзержинский, — то бабушка ваша сейчас должна находиться в добром здравии и весьма молодых годах…
В ответ я только кивнул, признавая его правоту. Моей бабушке сейчас было всего одиннадцать лет. А «Железный Феликс», похоже, уже что называется «включился» и теперь воспринимал все происходящее, как реальность данную ему в ощущениях.