— Две островки, — заказала Лягри.
— Что это за островка? — поинтересовался Серый.
— Это напиток, его делают из арини, — пояснила серая эква. — Он очень острый на вкус, зато потом от него становится весело.
— Только не стоит пить слишком много, — добавила Санти, — а то будет уж слишком весело, а наутро голова разболеется.
— Понятно, — сказал он, догадавшись, что речь идет о местном алкоголе. — А можете и мне взять?
— Тебе?! — удивилась вороная. — Веселый кари— это будет странно!
— Да, ладно, — сказала Лягри. — Сегри — странный, и еще одна странность роли не играет. Я заплачу.
— Хорошо, три островки, — сделала заказ Санти.
— Я думала вы — торговцы, — фыркнула официантка, — а вы — циркачи, оказывается.
Она побежала за заказом, а с соседнего стола, где сидела веселая компания довний, кто-то выкрикнул:
— Эй, Ваш кари что, взаправду говорящий?
— Да, говорящий, ответила Лягри.
— А пусть нам что-нибудь скажет!
— Гони бочонки, тогда скажу, — нашелся, что ответить Серый, и компания весело рассмеялась.
Вскоре официантка вернулась, неся в зубах поднос с тремя сосудами. Местные кружки походили скорее на широкие чаши без ручек, и эквы, опустив в них мордочки, сделали по глотку. Серый, придвинув свою чашу, весело хмыкнул — напитка там оказалось литра два — два с половиной. «Чем хорош лошадиный мир, — подумал он, — пиво наливают лошадиными порциями». Вкус оказался не слишком приятным, но пузырьки газа, защипав язык, слегка скрасили острую горечь. Несколько глотков принесли приятное расслабление.
По залу пронесся взволнованный шепот, и Сергей с интересом глянул на сцену. К музыкантам присоединилась еще одна эква рыжей масти с черной гривой и черными мохнатыми манжетами на ногах. Дождавшись, когда разговоры стихнут и внимание посетителей обратится к ней, рыжая довния подала знак музыкантам, и те заиграли новую мелодию. Эква запела. Серый не думал, что местные жители вообще на такое способны. Их прерывистая фыркающая речь казалась ему слишком резкой и грубой, но певица смогла наполнить ее нежными переливами, сгладить шероховатости носовых звуков и превратить простые слова в произведение искусства. Баллада исполнительницы оказалась наполнена тоской и печалью, так что у слушателей от грусти защемило сердце.
Когда Люсея всеблагая
В один из самых чудных дней,
Эвлон улыбкой озаряя,
Дала зарок любви своей,
Расцвел лайтилюс самый первый,
Заполнив радостью эфир,
И с ним добрее стал, наверно,
И каждый экус и весь мир
