Так или иначе, усевшись в машину Фуглера, он начал думать, что оказался в еще гораздо более уязвимом положении, попав в поле зрения самого Гитлера и удостоившись его похвалы.
— Это было так, словно… ну, не знаю. Словно он все время следит за мной. Может быть, потому, что мы и в самом деле встречались, что я действительно жал ему руку, — рассказывал он, подразумевая, что и сам он тоже испытывал смутное ощущение, будто чем-то обязан Гитлеру, который, как ни крути, намеревался стать его благодетелем и которого он вроде как обманул.
Наблюдая сейчас за Гарольдом, я сумел свести ситуацию к довольно простому объяснению: в душе Гарольда бушевала жуткая мешанина противоречивых чувств, но, как мне показалось, под ними скрывалась четко опознаваемая истина — Гитлер весьма прочувствованно выказал Гарольду, или по крайней мере его таланту, свое уважение, даже любовь, и сделал это столь пылко, что никто другой, нигде и никогда не смог бы с ним в этом сравниться. Я даже подумал, что выступление стало венцом артистической карьеры Гарольда, может быть, всей его жизни, крючком с наживкой, который он заглотил и до сих пор так и не смог выхаркнуть. В конце концов он никогда так и не стал звездой и, видимо, никогда больше не испытает жгучего жара такого магического сияния на своем лице.
Сидя рядом с Фуглером в машине и следуя на проверку, он разглядывал в окно этот великий город и наблюдал за людьми на улице, занятыми повседневными делами. Гарольду казалось, что все, что он видел, должно быть исполнено какого-то глубокого смысла, напоминало живописное полотно, призванное что-то означать. Вот только что? «На моем месте вы, наверное, задались бы вопросом, — сказал он мне, — неужели все они думают точно так же? Словно они попали в аквариум, а над ними есть некто, кто смотрит на них сверху и беспокоится о них, озабочен их благом».
Я не верил своим ушам: Гитлер беспокоится о них? Озабочен их благом?
В глазах Гарольда появилось теперь вполне осмысленное выражение. Он сказал, что когда смотрел на Фуглера, удобно устроившегося рядом с ним и покуривавшего английскую сигарету, а потом на людей на улицах, ему «все казалось совершенно, черт побери, нормальным! Возможно, это и пугало. Такое было ощущение, словно тебе снится, как ты тонешь, а люди сидят на берегу и играют в карты, совсем рядом. То есть вот я сижу в машине и еду к профессору, который будет измерять длину моего носа или что-нибудь в том же роде, или проинспектирует мой член — и это тоже казалось совершенно нормальным. Ведь вокруг были не какие-то там марсиане, а нормальные люди, у них даже холодильники имелись!»
