Фуглер прокашлялся и повернулся лицом к Гарольду, приняв вид совершенно официальный.
— Мы еще поговорим об этом завтра утром, однако герр Гитлер хотел бы предложить вам… — Фуглер замолк, видимо, желая тщательно сформулировать в уме предложение фюрера. Гитлер, натягивая мягкие коричневые кожаные перчатки, наблюдал за ним с каким-то возбужденным интересом и настойчивостью. — В общем и целом фюрер желает, чтобы вы открыли здесь, в Берлине, школу и учили немецких танцоров, как танцевать степ. Такая школа, как он считает, будет создана под патронажем нового государственного управления, которое, как он надеется, вы согласитесь возглавить на то время, пока подготовите кого-то, кто сможет вас заменить. Ваш танец произвел на него глубочайшее впечатление. Он полагает, что это сочетание энергичных, здоровых упражнений, строгой дисциплины и простоты станет прекрасным стимулом развития и процветания населения Германии. Он предвидит, что сотни, может быть, даже тысячи немцев научатся танцевать вместе в залах или на стадионах по всей стране. Это будет весьма вдохновляющее начинание. Оно еще больше укрепит стальную связь, которая объединяет германский народ, и одновременно повысит благосостояние нации. Можно было бы изложить это более подробно, но суть идеи фюрера в этом.
С этими словами Фуглер с военной четкостью дал понять Гитлеру, что закончил, и Гитлер встал, протянул Гарольду затянутую в перчатку руку, а тот вскочил на ноги, слишком взволнованный, чтобы вымолвить хоть слово. Гитлер сделал шаг в сторону от стола, но тут же резко, как-то по-птичьему, повернулся обратно к Гарольду, вытянул губы и улыбнулся ему, после чего пошел к выходу, сопровождаемый маленькой армией и стуком сапог по дощатому полу.
Рассказывая все это, Гарольд Мэй, конечно, временами посмеивался, однако все остальное время трудно было освободиться от ощущения, что он все еще не сумел избавиться от благоговейного ужаса, в который он впал после этого происшествия. К тому моменту прошло всего два года с тех пор, как Гитлер умер, и исходившая от него угроза, висевшая над всеми нами в течение более чем десяти лет, все еще не до конца исчезла. Могилы его жертв, говоря образно, еще не заросли травой. Отвратительная личность, конечно, и все мы были страшно рады, узнав о его смерти, но он продолжал оставаться где-то рядом, как болезнь, с которой мы должны были бороться слишком долгое время, чтобы скоро о ней забыть. То, что у него доставало вполне человеческих эмоций и качеств, что он даже утратил контроль над собой, посмотрев выступление Гарольда, то, что у него даже были какие-то художественные вкусы и устремления, вовсе не успокаивало, и я с некоторым беспокойством и тревогой слушал продолжение истории Гарольда.
