Сразу после сдачи Китай-города польский гарнизон выпустил из Кремля знатных женщин — жен и дочерей русской аристократии, оказавшейся взаперти, рядом с врагами. К знатным родам, запятнавшим себя сотрудничеством с оккупантами, отношение было недоброе. Особенно в Первом ополчении. Тамошние «старожилы», сидевшие под Москвой с аж середины 1611 года, очень хорошо помнили рассказы москвичей, как жгли родной город вместе с поляками их русские приспешники. Казаки Трубецкого слишком давно дрались с кремлевскими сидельцами и слишком много лиха приняли от врага, чтобы милосердие возобладало в их сердцах. А потому дворяне и бояре, оказавшиеся на территории Кремля, знали: почти наверняка бедных женщин ожидают позор и поругание. Никто не станет разбираться, изменничья это жена или невинная дочь человека, попавшего в осаду, как кур в ощип. Были и такие — нерасторопные, непредусмотрительные, оказавшиеся в не то время и не в том месте, но зла своему народу не творившие. И вот их драгоценные родственницы окажутся среди свирепого казачья, безо всякой защиты… Разумеется, к такому русских дворян и бояр могли только вынудить.
«Бояре же тем опечалились, куда их выпустить вон! — сообщает летописец. — И послали к князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и к Кузьме и ко всем ратным людям, чтоб пожаловали их, приняли бы [жен] без позора. Князь Дмитрий же повелел им жен своих выпускать, и пошел сам и принял их жен с честью и проводил каждую к приятелям своим, и повелел им давать обеспечение. Казаки же все за то князя Дмитрия хотели убить, потому что грабить не дал боярынь»[227].
Именно тогда, в связи с постепенным выводом из Кремля тамошних сидельцев, произошли события, украшающие репутацию Пожарского больше, чем все выигранные им сражения.
Для Дмитрия Михайловича Пожарского значительно легче было бы отдать несчастных женщин казакам. Если смотреть на ситуацию с точки зрения прагматического интереса, то доброе согласие князя с казаками могло укрепить боеспособность ополчения. Отсутствие денег для выплаты казакам жалования, отсутствие провианта для их прокормления, вражда между казаками и дворянами подтачивали единство земской армии. И тут на Пожарского сваливается возможность, ничем не жертвуя в материальном смысле доставить казакам большую радость. Ну а поступок прямо противоположного свойства — тот, что и был совершен в действительности, — усилил и без того неприязненные отношения между вождем дворянского ополчения и казачьей стихией.
