— Сколько себя помню, начиная с хореографического училища, в которое поступил в 1945 году, я все время торчал за кулисами. Закончив танцевать на сцене, стал хореографом. Короче, Ласкари человек театра. (Сегодня Кирилл Александрович Ласкари — главный балетмейстер Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии. — Авт.).
— Откуда же у вас такая фамилия?
— От мамы. Мой папа Александр Семенович — наш общий с Андреем Александровичем Мироновым отец. Прах его захоронен в Москве на кладбище Донского монастыря. У меня каким-то чудом сохранилось собственное свидетельство о рождении, в котором черным по белому записано: Кирилл Александрович Менакер.
Когда мне нужно было получать паспорт, родители уже развелись. Учитывая отношение советской власти к евреям, решено было дать сыну фамилию матери. Родом она из Тифлиса и со своими грузинско-армянскими корнями всю жизнь прожила очень хлебосольно и гостеприимно.
— Отца хорошо помните?
— Когда он ушел из семьи, мне исполнилось только три года. Но его заботу и внимание чувствовал всю жизнь. Разница с Андрюшей у нас в пять лет. Впервые увидел братика совсем маленьким. Помню, мне показали сверток, из которого выглядывало его смешное красное личико. Так этот толстенький, веселый человечек оказался моим ближайшим родственничком.
С той поры мы вели друг друга по жизни, как и полагается кровным братьям. Одно время Миронов не вылезал со съемок на Ленфильме. Общались почти каждый день.
— С Ларисой Голубкиной давно не виделись?
— Мы дружим. Когда ее дочь Машенька приезжает в Питер, часто бывает у меня. С Машей Мироновой не общаюсь. Она себя как-то странно однажды повела, и наши отношения на этом закончились.
— Каким Миронов остался в вашей памяти?
— Он не в памяти, а все время рядом. С его уходом лучшая половина моей жизни тоже закончилась. Андрей умел мудро объединять вокруг себя людей. Никогда не мог предположить, что переживу брата.
— Говорят, Андрей был противоречивым человеком?
— Наоборот, очень мягким и неконфликтным. Не умел ссориться. Мог, правда, молниеносно вспылить, наорать. Даже на меня. А потом спросить с милой полуязвительной ухмылочкой:
«Что испугался? Ну, пойдем в ресторан. Угощаю». Отходил очень быстро. Зла за душой не носил. И многие этим, кстати, пользовались, эксплуатируя его талант.
Несмотря на кажущуюся внешнюю легкость в поведении, он был, конечно, страшнейшим самоедом. Ни разу не слышал от Андрея: «Как классно я сегодня сыграл!» Он всегда был собой недоволен. Безумно нервничал перед каждым спектаклем. По жизни бы молчуном. И больше всего на свете любил работать.
