Выросший в огромного котяру Лёпа в солнечную погоду целыми днями сидел в комнате соседки, любил греться на солнышке, которое во всей нашей квартире показывалось лишь в одном окне Анны Вячеславны. Кот с легкостью запрыгивал на форточку, а с нее спрыгивал в широкое пространство между старыми рамами, где нежился в теплых солнечных лучах. Полнейшую преданность моей особе он проявлял таким образом. Когда я возвращалась домой и еще только нажимала внизу кнопку седьмого этажа лифта, кот, слышащий какие-то мистические позывные, выскакивал из своего убежища и всегда встречал меня у двери. Анна Вячеславна с радостью спешила за ним к входной двери встречать меня. О своих «философских беседах» с котом моя одинокая соседка часто с юмором рассказывала на кухне, называя его не иначе как «мой дорогой котик». Лёпа имел ярко выраженный любвеобильный характер. Гости вызывали в нем положительные эмоции. К знакомым и любимым людям он запрыгивал на спину, к тем, кто, по его мнению, обижал меня, – никогда. С этим котом я написала первые мои книги – развалившись, он часами лежал на столе, за которым я печатала… На улицу Лёпа не бегал и квартиру не метил. В общем, другого кота на этом ответственном месте представить было невозможно.
Однажды вечером в нашей коммуналке раздался пронзительный звонок. Так поздно мы никого не ждали… Лёпа подбежал к двери и стал отчаянно царапать ее.
– Ты что, обалдел? Брысь-брысь! – шлепнула я кота, но он сильнее вцепился в старый дерматин, отодрал целый кусок и умчался. – Кто тебе там не понравился, Лёпа? – удивилась я. Такого он никогда себе не позволял.
Снова раздался звонок.
– Кто там? – спросила я.
– Откройте, пожалуйста, – донеслось из-за двери. – Дайте покушать…
Приоткрыв через цепочку дверь, я увидела высокого монаха во всем черном. Но уже в следующую секунду поняла, что это не монах, а какой-то парень, не по ноябрьским холодам одетый, вернее – раздетый, в одном свитерке, с лицом землистого цвета, с синяками под глазами.
– Дайте, пожалуйста, покушать, – сказал он. – Пожалуйста…
– Подожди, – ответила я и пошла на кухню, но в глазах все еще стоял черный монах…
Я пожарила яичницу, намазала маслом хлеб и пошла к двери. Но как просунуть тарелку в щель? Господи, помилуй! И открыла защелку, передала еду.
– А попить можно? Горячего…
Закрыв дверь, пошла за чаем, положила в чашку варенья, размешала. Он выпил и сказал:
– Пожалуйста, можно я у вас переночую? Прямо у дверей, на пороге.
