– А фотография есть?
– Да. Где-то была.
– Пожалуйста, покажите, – попросила девушка.
Кейт встала и направилась к чемодану, где после некоторых поисков нашла фотографию Кемпбелла Бринкмана в кожаной рамочке. Она передала снимок Петрушке. Та схватила снимок обеими руками и принялась жадно разглядывать.
– Он красив. Он очень красив. Он любит вас?
– Говорит, что да.
– Ну а вы, конечно, его обожаете?
– Не знаю.
Переводчица была обескуражена подобным ответом:
– Он что, плохой любовник?
Кейт рассмеялась от души:
– Нет. Он хороший любовник.
– Тогда почему вы его не любите?
Любопытство девочки не возмущало Кейт, хотя в каком-то смысле эти вопросы были шокирующими. Почему-то оказалось легко вот так запросто рассказывать постороннему человеку о вещах, о которых и самой-то подумать страшно. Кейт откинулась в кресле, и копна черных как смоль волос упала на спинку. Она закрыла глаза:
– Знаешь, я не сказала, что не люблю его. Я сказала, что просто не знаю.
– Если не знаете, значит, не любите, – категорично заметила Петрушка.
– Не все так просто.
– Любовь не знает сомнений, если она настоящая.
Кейт медленно открыла глаза:
– А с тобой подобное случалось, Петрушка?
Девочка отрицательно закачала головой:
– Нет. Но когда-нибудь произойдет.
Кейт посмотрела на девочку черными выразительными глазами и сказала:
– Надеюсь.
Через несколько лет ей будет пятьдесят. Иногда в ночной тиши во время бессонницы Кейт вспоминала о прожитых годах и видела их, как что-то бессмысленное, пустое, тщеславное, как этот позолоченный город. Как блуждание ребенка в игрушечном магазине, хватающего без разбору то одну, то другую игрушку, которые напоминают реальность, а на самом деле так далеки от нее. Богатство плоти и нищета духа – вот ее жизнь.
Кейт не хотела провести остаток жизни в этом позолоченном игрушечном магазине. Ей хотелось прикоснуться наконец к чему-то реальному, настоящему; она желала правды, правды о самой себе. Вот почему она не могла дать прямой ответ Кемпбеллу Бринкману: не хотелось превращать этого мужчину в еще одну игрушку. Значит, она его все-таки любила, чтобы понять хотя бы такую истину. Если Кейт и собиралась отдать себя Кемпбеллу, то зная в точности, кто же она и что отдает.
Кейт хотела правды и хотела ее так страстно, что подобного жгучего желания никакая Петрушка не смогла бы никогда понять.
Щеки Петрушки раскраснелись от водки:
– А тот, другой человек, о котором вы расспрашивали генерала, он кто?
– Тоже не знаю.
