Адриан тем временем увел Приска в таблиний и самолично закрыл массивную дверь. Дверь новенькая, наверняка поставленная по приказу Адриана: императорский племянник всегда отличался подозрительностью.
Здесь всё было устроено для работы — несколько шкафов для хранения свитков, стол, на котором секретарь разложил пергаменты, несколько стульев и каменных скамеек с подушками. Здесь же за занавесом стояла походная кровать — чтобы Адриан, если работал ночью, мог немного вздремнуть. У окна маленький круглый столик на резных ножках в виде львиных лап, истинно антиохийский, позолоченный, на котором стояла серебряная ваза с фруктами — темный с легким седым налетом виноград, крупные сливы, янтарные груши.
Рядом — кувшин с вином и несколько украшенных самоцветами серебряных кубков.
— Из Лаодикеи привозят отличное вино, — заметил Адриан. — Занятно, не правда ли: эти два города враждуют, злые на язык антиохийцы высмеивают и ругают обитателей Лаодикеи, а вино у них покупают и пьют с удовольствием. — И тут же без всякого перехода добавил: — В чем дело? Что за спешка с прибытием? Траян уже выступил из Рима? — И добавил с некоторой неуверенностью: — Я о том известий не получал.
— Я привез завещание императора, — так же без всяких вступлений объявил Приск, поразившись собственной смелости и легкости, с которой произнес эти слова.
— Что?
Адриан страшно оскалился, будто увидел перед собой не военного трибуна, а самого царя Парфии Хосрова, размахивающего отравленным кинжалом.
— Завещание императора, что прежде хранилось в храме Весты, — Приск старался говорить как можно тверже, но в голове будто стучали молотки медников. И голос сипел и хрипел, будто не свой.
— А-а-а… — пробормотал Адриан.
Кажется, до него только сейчас дошло, о чем идет речь.
Приск вновь, как прежде перед Плинием, вынул фальшивый кинжал и вытащил из ножен изрядно уже измятый свиток: путешествие в ножнах без скалки, на который полагалось накручивать пергамент, не пошло ценному документу на пользу.
Адриан взял его осторожно, будто опасался ловушки, поглядел на сломанную печать, потом развернул свиток.
Читал медленно, как будто старался запомнить каждое слово.
— Кто еще это видел? — спросил наконец, сворачивая пергамент и глядя куда-то мимо Приска.
— Все знающие будут молчать, — уклончиво ответил военный трибун. Перечислять имена товарищей у него не было никакой охоты.
Адриан хмыкнул и подозрительно прищурился.
— Боишься?
— Я просто осмотрителен. — Волнение давно отступило, вместо него явилась странная легкость. И еще — горело лицо, будто Приск выпил полный бокал горячего вина с пряностями.
