Листопад Мортиарха | страница 3
Лександром Навским он стал много позже. Когда на реке, что несет ныне свои ленивые воды через наш Яргород, ведомые им мятежные войска, под черными знаменами с вышитым на них серебряным соколом, сошлись с 50-тысячным вистирским корпусом. Вистирцы пришли в наши леса и болота, чтобы посадить на царский престол жениха царевны Златы, единственной уцелевшей в усобице от крови прежнего, законного царя, ведшего свой род от самого конунга Рарога. Этот жених, высокомерный, загорелый юноша, едва достигший шестнадцати, с дивными пепельными волосами и глазами цвета янтаря, приходился племянником вистирскому кесарю, и семя его должно было положить начало династии, которой предстоит править Ладией следующую тысячу лет.
На скованных льдом берегах реки Нави Лександр выстроил свои полки. По рядам ходил ропот, воины матерно ругались, плевались, поминали Заступника, стучали зубами, зябко поводили плечами и дышали в сложенные ладони. На противоположном конце равнины увидели нечто такое, что не приходилось видеть им никогда прежде – припорашиваемую снегом, тускло блистающую сталью и золотом, лучшую армию мира, выстроенную к бою. Видели бесстрашных кесаревых катафрактов и боевых элефантов, дикую тарчахскую кавалерию и ко всему привычных сабинейских наемников, тысячи пеших и конных, и трепет ярких знамен, и пышное шитье гербов и хищный блеск томимой жаждой стали.
Воины дрогнули, заволновались и затрусили, и кто-то уже призвал свернуть, попятится, покаяться, разбежаться по домам, укрыться по лесам, бросить эту дурную затею. Потому что все, что видела мятежная армия до этого – сожженные царские фортеции, бросавшие оружие при первых раскатах их барабанов, бежавшие с позиций клюквенно-кафтанные стрельцы одиночных гарнизонов, невеликие ладийские городки и глухие деревни, встречавшие их увенчанными солонками караваями на расшитых полотенцах… Все это ни в какое сравнение ни шло с тем, что предстояло.
Он выехал перед войсками в сопровождении блистательной свиты. Рядом скакал в доспешном серебре и голубых песцовых мехах князь-кесарь Большаков, совсем еще мальчишка, недавно еще разносивший пирожки на мукшинской Базарной площади. Седой тридцатилетний старик с пустыми глазами – Ратислав Таланский, ходивший еще на Курумань, ратный гений, бивший по лесам зловещих лиртийских берсеркеров, снимавший Таланскую осаду, отставленный с царской службы по вольнодумству и пьянству. Укутанный в лисьи меха Ясудер Ветер, с исписанным ритуальными шрамами лицом, молчаливый тарчах, пришедший из степей, получив знамение от своих богов, что должен стать тенью, верным цепным псом мортиарха. Его вольные конники, и знаменосцы, и трубачи, и его телохранители – блистательная малая рать, на фоне которой он, мортиарх, терялся, казался незаметным.