Конлан – его полная противоположность – был блестящим тактиком; он говорил тихо и серьезно, из-под черной шелковой банданы торчала рыжая грива волос, и на фоне мускулистого, дерзкого и самоуверенного Николая он делался похожим на большого грациозного льва. Конлан принадлежал к молодому поколению вампиров – юноша, с точки зрения Лукана. Его матерью была земная женщина, дочь шотландского вождя. Парень держался с поистине королевским достоинством.
Черт возьми, к этому горцу даже его Подруга по Крови, Даника, обращалась с глубокой нежностью и не иначе как «мой господин», а ее трудно было назвать бесхарактерной или подобострастной.
– Рио сейчас придет, – сообщил Николай, его губы растянулись в лукавой улыбке, и на щеках обозначились две симметричные ямочки. Кивнув Лукану, он добавил: – Ева просила передать тебе, что отпустит его, как только закончит с ним.
– Если от него что-нибудь останется, – подхватил Данте, в знак приветствия ударяя кулаком в ладони своих приятелей.
Лукан встретил Нико и Конлана с равным уважением, но известие о том, что Рио задержится, вызвало у него легкое раздражение. Причина была не в том, что Лукан испытывал зависть к собратьям, имевшим подруг. Он не считал нужным связывать себя обязательствами и кровными узами. Представителям Рода разрешалось вступать в отношения с женщинами и тем самым давать начало новым поколениям, но для немногочисленной касты воинов, которые добровольно покинули спасительные пределы Темных Гаваней ради боевых действий, кровные связи с женщинами Лукан считал по меньшей мере ненужной сентиментальностью. Беды начинались тогда, когда привязанность к женщине воин ставил выше долга.
– А где Тиган? – спросил Лукан о шестом в его группе.
– Еще не возвращался, – ответил Конлан.
– Он звонил?
Конлан и Нико обменялись взглядами.
– Нет, – сказал Конлан.
– Так надолго он еще не пропадал, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Данте и провел большим пальцем по острому лезвию malebranche. – Сколько дней его нет – три, четыре?
Четыре, пятый пошел.
Но кто, черт возьми, считает?
Они все, но никто не выражал своего беспокойства вслух. Лукан с трудом сдерживал злость, когда думал о самом независимом, державшемся особняком воине.
Тиган всегда охотился в одиночку, но его скрытность и необщительность начали действовать на нервы всем. За последнее время он совершенно одичал, и, по правде говоря, Лукану становилось все труднее доверять ему. Он терял доверие к Тигану не в первый раз. Между ними стояла пролитая кровь. Но это давняя история. И пусть она останется в прошлом. Та война, которой они давным-давно поклялись посвятить свои жизни, была поважнее их взаимной злобы.
