– Какой надежды? – спросил я, осторожно наливая горячий суп в тарелку.
Мать вздохнула, забрала у меня ложку, опустилась на колени и взяла мое лицо в свои ладони:
– Я думаю, Фавад, она надеялась, что благодаря ребенку его отец останется в ее жизни навсегда. Такую надежду обычно питают женщины, которые очень сильно любят. Когда ты вырастешь, может случиться так, что и ты увидишь эту надежду в глазах своей женщины, и я молюсь о том, чтобы ты сделал все, что будет в твоих силах, лишь бы не разрушить ее. Ибо эта надежда – самый драгоценный и величайший дар, какой только Бог посылает мужчине. Она означает, что ты истинно любим, сынок.
* * *
Мы все знали, кто был отцом ребенка Джорджии, но никогда об этом не говорили – словно дитя было сотворено магическим образом и забрано Богом, поскольку делать такое не положено. Существуют правила, которым необходимо следовать, и если ты их нарушаешь – хотя это нечасто случается в Афганистане, – то должен быть наказан.
Вот Джорджия и была наказана – она потеряла свое дитя, потеряла свою надежду и потеряла свой аппетит.
Я был уверен, что очень скоро мы потеряем и ее тоже – таково будет наказание нам за то, что хранили секрет ее и Хаджи Хана.
* * *
– Что с тобой такое?
Пир Хедери перестал выкладывать на прилавок пластиковые пакеты и повернулся – почти в мою сторону.
– Ты в эти дни разговариваешь меньше, чем немой, – сказал он.
– Ничего, – ответил я. – Говорить неохота, вот и все.
– Может, я и слепой, Фавад, но не дурак, – заметил он и понес пакеты к двери, где и вручил их мне, после чего сунул в мой карман сто афгани.
– Возвеселись, мальчик, вот тебе премия за доставку товаров.
– Чудесно, – ответил я. – Целых два доллара – можно увольняться.
– Ах ты, наглый осел!
– Я маме скажу, что вы обзываетесь.
– Ай, как страшно… – захныкал он, сжав кулаки и потерев ими глаза, а потом вытянул руку, намереваясь шутливо толкнуть меня в плечо. Увы – в этот момент я наклонился за великом, и в результате он стукнул меня по голове.
– И еще скажу, что вы меня бьете.
– Ну-ну… – посмеивался Пир, когда я выезжал из магазина с висевшими на руле белыми пакетами, похожими на два гигантских кроличьих уха. А когда я выбирался на дорогу, проталкиваясь между толпившимися на обочине продавцами телефонных карточек, прокричал мне вслед: – Эй, Фавад!
– Что? – крикнул я в ответ.
– Ты ведь пошутил… насчет твоей мамы?
– Да, Пир Хедери, – пошутил!
* * *
Прошло много времени с тех пор, как я шутил в последний раз, и это было приятно – снова ощутить вкус веселья, но вскоре я ощутил глубокий стыд. Плохой же я Джорджии друг, если позволяю себе смеяться в то время, когда, вернувшись домой, в любой момент могу найти ее вытянувшееся в постели мертвое и холодное тело.
