Пока мы гоняли по полю коз, выяснилось, что Мулаля не похожа ни на одну из девочек, которых я знал, правда, знал я их не слишком много. Взгляд у нее был решительный, речь – бойкая, и, что еще удивительнее в девочке, она очень быстро бегала – весьма полезное умение в Афганистане. И, глядя на нее, несущуюся по полю в развевающемся красном шарфике, повязанном вокруг шеи, я подумал, что она похожа на пиротехническую ракету.
Я надеялся увидеть ее еще раз, когда Джорджия по весне соберется снова поговорить с ее отцом, и, сам не знаю почему, но после того, как мы с ней упали возле этого холма и она помогла мне счистить со штанов козьи какашки, я решил, что не стану рассказывать о ней Джамиле.
– Похоже, вам с Мулалей было весело, – заметила Джорджия, когда мы сели в машину.
– Да, – признался я. – Она и вправду очень веселая – для девочки.
– О-о-о, – пропела Джорджия, – ты лю-ю-юбишь ее… ты хочешь ее целовать, обнимать и жениться на ней…
– Джорджия, – сказал я, качая головой, – для женщины, которая годится мне в матери, порой ты кажешься слишком уж ребячливой.
* * *
Когда мы вернулись в Джелалабад, настроение у Хаджи Хана тоже оказалось гораздо лучше, чем я ожидал, помня, что накануне, по словам Джорджии, они сказали друг другу «много лишнего». Сбросив свои сандалии и ботинки, мы провели вечер за столом, уставленным сказочно красивой, словно с картины, едой. Это был просто праздник какой-то – красно-зеленый салат, кремово-белая простокваша в чашках, оранжевые от специй жареные цыплята, рис, мясо, горячий наановый хлеб, шипучая пепси-кола и блюда с лежавшими на них горкой желтыми бананами, красными яблоками и розовыми гранатовыми зернами.
После еды – когда набитые до отказа животы позволили нам наконец выпрямиться – мы все по очереди сыграли в карамболь, и Джорджия вышла победительницей, потому что Хаджи Хан промахнулся несколько раз на легких ударах, – ведь она была гостьей и он не хотел «дать ей еще один повод для недовольства». А потом, развалясь на подушках и закутавшись в шерстяные одеяла, мы стали смотреть комедийное шоу по телевизору, и я выпил столько зеленого чая, что живот у меня сделался круглым, как мяч.
Но хоть я и смеялся вместе со всеми остальными над экранными шутками, сердце мое, под одеялом в красных завитушках и ярко-желтых цветах, разрывалось на части, ибо всякий раз, как я вспоминал свой разговор с Джорджией, мне казалось, что слова ее врезаются мне в горло и внутренности, словно за обедом я наелся толченого стекла.
