Я нагнулся было его поднять, но тут они как будто опомнились, Джорджия вскрикнула:
– Нет! – и Джеймс, выхватив журнал у меня из-под носа, сунул его за пояс брюк и прикрыл джемпером.
– Это для работы, Фавад, для работы, – объяснил он.
– С дамами? – спросил я, вспомнив слова Джорджии и внезапно сообразив, что к чему.
* * *
Почти каждый день, когда Джорджия заканчивала свою работу, а я – свою у Пира Хедери, она завозила меня на часок к Хомейре, повидаться с матерью. В первый раз я чувствовал себя там неловко и неуверенно, и, поскольку я был счастлив видеть маму живой, я заплакал, когда она меня обняла. А она примешала к моим слезам свои.
Выглядела она лучше, чем в последний раз, когда мы виделись, и гораздо опрятнее, но лицо ее еще светилось бледностью, и казалась она очень худой – рядом с подругой, которая была жирна, как Ибрар-булочник с Флауэр-стрит.
Хоть я и невзлюбил толстух, пожив в доме у своей тети, Хомейра мне, тем не менее, понравилась. Она была большая, веселая и часто улыбалась без повода, как это свойственно людям, когда желудки у них полны. Меня совершенно зачаровали ее руки в плену бесчисленных колец – узких золотых долин, осажденных горами плоти. Похоже, снять их было невозможно никоим образом, и мне представилось, что они останутся на ее руках до того дня, пока она не умрет или кто-нибудь не отрежет ей пальцы – талибы, например, если вдруг вернутся.
Тучность мужа Хомейры тоже завораживала – когда я смотрел на него чуть искоса, полуприкрыв глаза, как смотрят на солнце, я отчетливо видел проступавшие из складок толстого лица очертания тонкого, словно передо мной был человек, утонувший в собственной коже.
Ничего удивительного не было в том, что Хомейра и ее муж произвели на свет шесть толстеньких ребятишек – толпу животиков, вперевалку ковылявших вокруг дома на пухлых ножках. Дети были добродушные, из-за игрушек не дрались, и я испытал огромное облегчение, увидев мать в окружении этой большой семьи, в доме деятельном, живом и полном веселья. Здесь она была не одинока, и – тоже великое утешение! – ей не грозила смерть от голода.
Зато удивительным стало открытие, что мою мать навещаем не только мы с Джорджией – за пять дней я дважды столкнулся на пороге дома Хомейры с Шир Ахмадом, выходившим оттуда.
И понял, что вскоре между нами состоится разговор – мужчины с мужчиной.
