Единственным человеком, который продолжал разговаривать с Джеймсом и даже как будто радовался его обществу, была Мэй. Она перестала плакать и начала выпивать. Что было хуже – не знаю. Лицо у нее, во всяком случае, так и осталось красным и одутловатым.
– Что случилось с Мэй? – спросил я однажды у Джорджии.
– Ты о чем?
– Она теперь все время смеется.
– Что ж, это лучше, чем плакать.
– Не знаю. И Джеймс, по-моему, не знает.
Джорджия посмотрела на меня с улыбкой.
– Да, она с ним, кажется, больше общается в последнее время.
– Хочет стать его подружкой, – сказал я с понимающим видом, но Джорджия только покачала головой и громко засмеялась:
– Нет, Фавад. Она… как это на дари?.. Женщина, которая любит других женщин больше, чем мужчин.
От этого сообщения меня даже пот прошиб и сердце на миг остановилось.
– Что значит – любит ? – тихо спросил я, думая в это время вовсе не о Мэй, а о своей матери и ее частых походах через дорогу.
– Как мужья любят своих жен… такой же любовью, – объяснила Джорджия и подмигнула, приняв, видимо, мою тревогу за удивление.
Я кивнул, делая вид, что мне все равно, ибо я – человек, умудренный жизненным опытом, но слова ее продолжали звенеть у меня в ушах, подобно смертному приговору. «Как мужья любят своих жен… как мужья любят жен…»
Это было невозможно. Невероятно. Ведь супружеская любовь – не только разговоры. А еще и поцелуи, и все такое .
Когда смысл услышанного окончательно дошел до меня и перед глазами развернулась полная картина ужасного будущего, я понял, что должен действовать – и поскорее.
Я должен выдать свою мать замуж за Шир Ахмада.
* * *
– Рановато тебе как будто интересоваться женщинами?
Пир Хедери повернул ко мне белые глаза. Мы сидели с ним на улице перед магазином, наслаждаясь ласковым теплым ветром, напоминавшим, что лето скоро закончится.
– Это не я интересуюсь, – сама мысль вызвала у меня легкое отвращение.
– А кто же?
– Ну, один… мужчина.
После ужасного открытия, что моя мать может оказаться женщиной, которая любит других женщин, я из всех сил старался заставить ее полюбить Шир Ахмада. Но, кажется, ничего не получалось.
Для начала я уговорил Джеймса – в одну из редких теперь минут, когда мы остались в доме одни, – передавать ей цветы через охранника. Сначала эта мысль им обоим не понравилась. Одному казалось странным вручать цветы мужчине, а второму – от мужчины их принимать. Но я объяснил, при помощи жестов и своего скудного английского, что матери удобнее будет получать подарки от иностранца через афганца, и тогда они согласились. И теперь она брала цветы и ставила в банках из-под кофе на подоконники, но с Шир Ахмадом дело все равно не шло дальше обмена несколькими словами – пока она наливала ему чай и выдавала тарелки с едой.
