— Семен Моисеевич. Профессор кафедры расстроенных струнных инструментов Парижской консерватории. Чрезвычайно рад знакомству!
Ошарашенный увиденным и услышанным, руки Макрицын не подал, на что музыкант не обиделся, но заявил при этом, что знакомства с ним Еврухерию Николаевичу не избежать, хотя и придется передвинуть сроки. Едва странный гость произнес последнее слово, по полу под кроватью из угла в угол по диагонали пробежала огромная свинья, неправдоподобным образом похожая на ежа: все ее тело, кроме ушей и хвоста, покрывали длинные иголки, морду она имела вытянутую и цвета была серого. Но самым необъяснимым из всего увиденного было явное несоответствие размеров животного и пространства под кроватью: не то чтобы пробежать, но даже просто уместиться там вообще-то свинья никак не могла.
Состояние Еврухерия приблизилось к паническому. Он нашел в себе силы вскочить с кровати и включить большой свет, после чего присел на корточки и вновь устремил взгляд на театр только что развернувшихся действий. Но ничего, кроме банки с вареньем, не увидел. «Приснилось», — заключил Макрицын и, обессиленный, снова лег в постель. Больше он ничего не видел и не слышал.
Утром головная боль полностью не ушла, но стала менее интенсивной, а на коротко постриженной голове отчетливо выдавалась приличных размеров шишка на затылке, болезненная при надавливании. Давить нужды не было, и ясновидящий не давил, а значит, шишка его не беспокоила. Оставалось время отдохнуть и подумать — выступление было назначено на семь часов вечера.
— О, как это здорово — весна! Весна в Москве — нечто особенное, радостное, нечто необыкновенное и неповторимое! Когда солнце начинает припекать и тревожить снег, гонит ручьи и сушит асфальт, прогревает землю, весна одевает деревья в листья, заполняет парки пением птиц, снимает с женщин куриные пуховики, одевает в короткие куртки и тугие джинсы, обостряя тем самым взгляды и возбуждая чувства мужчин. Эти несчастные существа порой готовы на все, чтобы расположить к себе даму… — начал свой экспромт Еврухерий перед затаившими дыхание зрителями, но был прерван недвусмысленным выкриком из зала:
— Как расположить?
Вопрос остался без ответа: с годами выступлений Макрицын научился контролировать ситуацию и не поддавался на провокации. Надо отметить, что на публике ясновидящий необъяснимым образом преображался: речь становилась другой, как будто говорил он под диктовку некоего таинственного и умного невидимки.
