Герка доложил земле свой курс и огляделся в поисках подходящей площадки. Слева по дну ущелья змеилась река. Падать – костей не соберешь. Справа по курсу был склон горы, изрезанный террасами. Камней на узеньких площадках будто в чертовом огороде. Но вертолет Дымова шел уже на красной лампочке аварийного остатка, тревожно горевшей на приборном щитке, и поэтому Герка решил не тянуть.
Риск? Конечно, и большой. Странно, что думал он при этом не столько об экипаже (вертолетчикам не привыкать к вынужденным посадкам) и о досмотровой группе (с десантуры все как с гуся вода), но о желтой собачке по кличке Минёрка. Романтика неба не влекла ее с детства, и военной присяги Минёрка не принимала. На войну попала по ошибке, и было бы нечестно угробить бессловесную дворнягу при посадке в горах.
А вот подполковник Золтанов напросился сам. Герка бы и не вспомнил о нем сейчас, если бы инструктор политотдела не попытался войти в пилотскую кабину. Мокрое от пота лицо, бегающие глаза. Борттехник оттеснил непрошеного гостя в грузовую кабину.
– Что ему надо? – по СПУ [2] спросил Герка борттехника.
– Перетрусил. Говорит – я, мол, подполковник…
– Подполковником он будет на земле, – сказал Герка. – А сейчас пусть сидит тихо.
Дымов тянул вертолет на последних каплях керосина. Как всегда при посадке, он сдвинул форточку. Ярко-алый диск солнца катился слева по зубчатой кромке гор. Протяни руку – можно прикоснуться.
А вот теперь пора! Дымов начал строить заход на посадку, когда в головных телефонах прорезался отчаянно спокойный голос летчика-штурмана:
– Справа по курсу вспышка. Это «Стингер», командир!
Да, вспышка на дне ущелья означала запуск зенитной ракеты с самонаводящейся головкой.
Все остальное произошло быстро. Взрыв, и в ту же секунду «отрубились» двигатели. Вертолет замедленно, как в лучших традициях кошмарного сна, начал проседать. Машина почти не слушалась ручки управления. РИта приятным, хорошо поставленным голосом произнесла: «Отказ гидросистемы». Секунду помолчала, словно раздумывая, и добавила: «Пожар левого двигателя»…
Глава 7 Приказ «серьезного мужчины»
К правоохранительным органам у Зигфрида Фроша с младых ногтей было устойчивое отношение: не любил и опасался. Люди в полицейской форме неизменно вызывали раздражение. Зигфрид автоматически перенес его на русских милиционеров, хотя здешние стражи порядка в жеваных кителях выглядели пентюхами по сравнению с немецкими молодцами. Исключение составляли шустрые парни из дорожной милиции, именуемой ГИБДД. Те были как рыбы пираньи, в один миг до костей обгладывающие свою жертву.
