Проснувшись, я первым делом посмотрел вверх, на этих чрезмерно влюбленных, держатся ли они по-прежнему или нет. Они спокойно спали, отвернувшись в разные стороны. Руки все-таки затекли. Я так и думал, все рано или поздно заканчивается.
Петербург встретил меня хорошей солнечной погодой, я посчитал, что это хороший знак для такого непростого дня. Втянул ноздрями холодный привокзальный воздух, пропитанный мазутом, и двинулся в город. Первым делом надо было позвонить Оле.
– Алле, Оленька, привет.
– Привет, котешенька.
– Я тебя не отрываю там ни от чего?
– Да нет. У нас как раз перерыв.
– Здорово.
– Что-то случилось?
– С чего ты взяла?
– Ты никогда так рано не звонишь.
– Да нет, ничего особенного. Звонил мне только что мой приятель из Петербурга, Тимур, ты его должна помнить.
– Да, помню, ну и что?
– Он хотел мне что-то передать. Хотел к тебе подъехать после учебы. Ты когда заканчиваешь?
– Пусть подъезжает в большой перерыв после второй пары, или нет, лучше после третей. В 14:25 я заканчиваю, думаю, что без пятнадцати три буду свободна.
– А адрес скажи, куда приезжать.
– «Василеостровская», Первая линия, дом двадцать шесть.
– Только ты сама обязательно встречай. Хорошо?
– Ладно.
– Ну все, целую. Пока.
– Пока.
Вот и чудесно. Сейчас полодиннадцатого, к 14:30 надо быть у нее на «Василеостровской». Есть время немного прогуляться.
Я вышел с Московского вокзала на Невский и пошел в сторону Адмиралтейства. Смотрел на здания, которые сияли отражающимся в окнах солнечным светом. Люди бежали мимо и не замечали торжества вокруг, а я замечал, и это выгодное отличие радовало меня и делало уникальным на фоне остальных. Я не спеша прошел дворец Строгановых, Аничков мост и дворец, римско-католический храм Святой Екатерины. Шел и смотрел на уходящий в небо Невский проспект. На фоне этих дворцов все мои проблемы казались мелочью и суетой, прахом у моря. От этой мысли мне становилось спокойнее, на место тревоги приходила нега. Я знал – мне хорошо, вот так одному, в чужом городе, на улице, которую не знаю, среди чужих прохожих. Всего этого вокруг меня было достаточно для того, чтобы быть счастливым. И не надо ничего более.
Я начал думать о том, что живу одним словом – надо. Мне, как и остальным, постоянно что-то надо: надо вернуть деньги, надо защитить свою девушку, надо не опоздать на работу, если она есть, или надо ее найти, если ее нет, надо сходить в магазин и купить сыр, надо выиграть приз, надо купить автомобиль, чтобы стоять в пробках, надо купить квартиру, чтобы надо было делать ремонт и покупать мебель, а потом надо будет жениться, завести детей – и вот так всегда надо-надо-надо до того самого момента, когда будет надо умирать. Всю жизнь надо! А кому это надо? Мне? Нет. Тогда зачем все это? Не знаю. Наверное, лучше говорить «хочу». Хочу жениться, хочу сыр и квартиру. В слове «хочу» нет такого долженствования, как в слове «надо». «Хочу» – в нем больше воли и свободы, а «надо» – это какое-то рабство. Если Ленин сказал «надо», комсомол ответил «есть». Видимо, я прав в своих размышлениях. Теперь буду говорить «хочу».
