Черного опеля на стоянке уже не было.
Вдруг хрипло разорались вороны – сроду здесь их не видели такими стаями… Теперь же зловещие птицы неспокойно кружили над резиденцией. На полпути к Москве по встречке мимо пронесся кортеж дорогих автомобилей: главную там Никита хорошо знал – это был серебристый мерс митрополита Смоленского и Калининградского Дамиана. Интересно, на плановую встречу едут или…? Ведь произошедшее пока не предано никакой огласке! Так-так…
Домой Никита возвращаться не стал. Кто его знает, насколько быстро вычислят, что он побывал в покоях. Ведь своя служба разведки у Церкви – нешуточная, по уровню подготовки и оснащению ничем не уступающая ФСБ. Уж это ему, доверенному человеку Патриарха, было отлично известно. Позвонил Насте – как хорошо, что она есть и ждет! Телефон вырубил. Что отвечать, если позвонят? А звонить-то скоро начнут… Лучше уж вообще не брать трубку.
Девушка несказанно обрадовалась. Небось, уже успела всплакнуть, решив, что любимый опять пропадет надолго, как часто, до обидного часто случалось. И они рванули к ней на дачу. Благо, дом был зимний, а назавтра ожидалось воскресенье. «Господи, какое воскресенье, – подумалось тут же, – когда смерть крадется по пятам!»
Добрались без приключений, и Настя ничего не заметила, – лишь обронила: «Где ж ты так ручищи извозюкал? В моторе, что ли, копался?» Начала опять интересное рассказывать, но осеклась на полуслове, поняв, что ее не слушают. Никите, молчуну и буке, нетрудно было скрыть от подруги внутренний раздрай и панику. Он покорно отправился в душ и долго смывал с себя запахи смерти и остатки кровавой грязи с ладоней… Слегка запотевшее зеркало отразило сосредоточенно горящие серые глаза, впалые щеки, сурово сжатый губастый рот, ежик темных волос, в которых уже мелькала ранняя седина… «Взгляд у тебя, Никитос, бывает – мурашки по коже!», – уважительно отмечали ребята в Чечне.
Было совсем поздно, где уж там думать и анализировать. Но и не спалось. После любовного поединка, – отчаянного, жадного, страстного, заслоняющего от смерти, – когда усталая счастливая Настя задремала, блаженно посапывая, Никита осторожно выскользнул из-под одеяла и достал перстень. Обнаженный, он стоял у окна, то так, то эдак вертел реликвию, и свет далекого фонаря падал на его широченные мускулистые плечи, на затейливую татуировку – оскаленную голову тигра. И на кривой шрам на груди…
Вспомнилось, как еще салажонком-призывником обратился к батюшке в маленькой церквушке на Солянке – с просьбой благословить… Как потом, после благополучного возвращения из пекла (всего-то два довольно легких ранения!), случайно забрел на вечерню в Елоховский и узнал в пышно облаченном Патриархе Всея Руси того давнего скромного батюшку… Оказалось, старик любил изредка вот так служить литургию – словно простой священник. Протиснулся ближе – и Святейший тоже неожиданно узнал в огромном хмуром парне тоненького большеглазого мальчишку-детдомовца… После литургии поманил, ласково спросил о жизни, постепенно приблизил, стал поручать все более важные дела, полюбил как сына… Наконец подступили скупые слезы…