У отца то ли от пережитого горя, то ли от неожиданной радости началась истерика, и женщинам с большим трудом удалось оттащить его от постели дочери и уложить в кровать.
Мать и бабушка в полном изнеможении отправились в свои комнаты и первый раз за трое суток уснули спокойным сном.
Наутро бабушка проснулась от того, что няня громко позвала ее: «Барыня, а, барыня, встаньте, пожалуйста… Доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься». «Ну что? – первым делом спросила пожилая женщина. – Как Олечка?» Няня успокоила ее: «Слава Богу, почивают, и всю ночь на правом бочку почивали».
Бабушка разбудила сына и невестку. Те проснулись испуганные: как они могли уснуть и оставить без присмотра на всю ночь умирающего ребенка! Пока родители Оленьки приводили себя в порядок, бабушка вышла к докторам и сказала им, что внучка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит. Те увидели в этом добрый знак: во время операции девочке понадобится много сил, а сон для подкрепления организма – лучшее средство.
Доктора решили не будить спящего ребенка, а дождаться, когда девочка проснется сама. Однако прошел час, другой, а Оленька все спала. Доктора начали терять терпение. Еще через час в комнату девочки вошла мать и попыталась ее разбудить. Тщетно. Затем вместе с сиделкой и няней она стала тормошить спящую дочку, зажимать ей носик – безрезультатно. И только тогда, когда вошел отец и поднял спящую Оленьку на руки, присутствующие увидели, что вся подушка и рубашечка девочки залиты прорвавшимся из уха гноем.
Доктора подивились такому счастливому исходу болезни, сказали, как надо промывать ушко, и уехали. Девочка продолжала почивать спокойным сном. Родные тихонько вышли из спальни и стали расспрашивать няню о том, как ей удалось вылечить их дорогую девочку.
«Ничего я, барыня, особенного не сделала, только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихиду, взяла маслица из лампадки да скорее домой. Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица в больное ушко. «Няня, посиди тут, я на минутку выйду», – вдруг говорит сиделка. Уж так-то я обрадовалась, когда она сказала это. «Хорошо, хорошо, – говорю, – уж вы будьте спокойны»… и лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку и прямо из пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю, уж, попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то… Ну да, думаю, как Богу угодно да матушке Ксении… Снова надвинула барышне повязку на ушко, смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочок, да и глазки закрыла, засыпать, значит, стала. Тут вошла сиделка и спрашивает: «Что, никак она кончается?». «Нет, – говорю, – она заснула». Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко так спит и ротик открыла… а тут и вы все пришли в комнату. Больше я ничего не делала».
