Протопопица стала замечать, что с Сережей как будто что-то неладное творится. Он всегда был неразговорчивым и серьезным, а теперь уж начал совеем задумываться. Или на службе торчит, или у себя дома шагает из угла в угол. Даже похудел за зиму. У матерей есть свой инстинкт, и они чуют беду.
— Сережа, ты бы сходил куда-нибудь, — советовала она. — Молодой человек, что сидеть дома-то?..
— Куда же мне идти?
— Мало ли у нас знакомых: к судейским кому-нибудь или к своим банковским.
— Не стоит, мамаша. Скучно одинаково везде…
Семейные вечера в клубе кончались на масленице (этого слова Зоя Егоровна никак не умела выговорить), и Миловзоров серьезно скучал. Теперь он мог встречать Зою Егоровну только на улице, когда она делала свою утреннюю прогулку с детьми. Душевные разговоры кончились, и Зоя Егоровна точно начала сторониться русского поповича. А он смотрел на нее такими странными глазами, что заставлял ее краснеть и хмурить тонкие брови.
— Почему вы никогда не пригласите меня к себе? — откровенно спрашивал Миловзоров. — Ведь я хорошо знаком с Квистом и Бликсом…
— У нас это не принято. Мужчины у нас не бывают… Это только русские тащат к себе домой каждого встречного. Это не относится к вам, Сергей Иваныч, а я так, вообще, говорю…
Миловзоров смотрел на нее и думал про себя: «Какая она хорошая, вся хорошая. С такой женщиной не страшно связать всю жизнь». Оборотной стороной этой простой и естественной мысли являлась какая-то глухая ненависть к Квисту и Бликсу с их самодовольством, выдержкой и европейским эгоизмом. Собственно, положение Зои Егоровны являлось утонченным цивилизованным рабством, за которое не приходилось даже платить, как это делалось в доброе старое время настоящего откровенного рабства. Комиссионеры эксплуатировали ее самым бессовестным образом, кончая ее комиссионерским материнством. Даже протопопица удивлялась безответности мудреной немки. А Миловзоров думал о ней все время и у себя в банке и дома по ночам. Как-то, после одной из таких бессонных ночей, он дождался Зои Егоровны во время утренней прогулки и проговорил без всяких предисловий, виновато опустив глаза:
— Зоя Егоровна, выходите за меня замуж… Я вас очень… очень люблю… Право, мы прожили бы недурно.
Она страшно смутилась и посмотрела на него испуганными глазами, как на сумасшедшего.
