Я смутился. Мне это не особенно понравилось, но когда вспоминаю то время, то вижу, что Дарья Николаевна была права, — я тогда был ещё совсем мальчишкой.
На другой день утром я опять пошёл к ним. Перед воротами стоял извозчик, а когда я вошёл во двор, то встретил полковника с Липой, одетых и готовых к выезду.
— Вы куда-нибудь уезжаете? — спросил я.
— Да, в пассаж. Вот хочу Липе накупить кукол.
— О, что вы, я уже не играю в куклы! — со смехом возразила Липа.
— Ну, всё равно! Ну, тряпок каких-нибудь. Ведь это та же игра, всё равно, что в куклы! Поедем с нами! — пригласил меня полковник.
Я согласился, и мы поехали в пассаж. Полковник действительно накупил своей дочери множество тряпок; он предлагал ей решительно всё, что попадалось ему на глаза, а Липа смотрела на всё это с детским восторгом и ни от чего не могла отказаться.
— Ну, что, славная у меня дочка, а? — говорил полковник, обращаясь ко мне тут же при Липе, и я, конечно, должен был с смущением смотреть на неё и воздерживаться от похвалы. Между тем, я охотно похвалил бы её, — она действительно производила на меня приятное впечатление.
Ещё дня через два Дарья Николаевна с Липой уехали. Опять калитка отворилась, и в доме полковника всё пошло по-старому.
Мы возобновили наши шахматные турниры. Но в первые дни после отъезда дам полковник никак не мог придти в своё обычное настроение. Он казался меланхоличным, говорил мало, тянул слова, реже, чем прежде, подымался и уходил в спальню. Он так искренно входил в свою роль, когда приезжала Дарья Николаевна, что все старые привычки совершенно отпадали от него.
— Да, — говорил он, — славная у меня дочка. Да лучше бы она не приезжала. Не видал я её, ну и жил кое-как, а теперь вот скучно… И заметь, всякий раз, когда они приедут, со мной вот такое делается. Теряюсь, сбиваюсь с дороги…
Я без всякой задней мысли, как-то невольно, начал зондировать его, может быть, неосторожными вопросами.
— Зачем же они уезжают? — спросил я.
— Как зачем? Они там живут…
— Значит, здесь они не могут жить? Им нельзя?
— Нельзя… Конечно, нельзя. Если б можно было, — жили бы.
— А вы отчего там не живёте?
— Я? Отчего? Гм! Ты хочешь знать, отчего? Ну, этого, брат, я тебе рассказать не могу.
— Простите, я ведь не знал…
— Ну, что сам… пустяки!..
И он как-то особенно сосредоточенно начал ловить своей королевой моего коня. С каким-то ожесточением он преследовал мою фигуру и затем, уничтожив её, вдруг совершенно неожиданно для меня промолвил:
