— Трудно, господин профессор, очень мне это трудно! — промолвил он и положил мел. — Уж чего не знаю, за то и не берусь…
— Это не обязательно, батюшка, это я так, полюбопытствовал… Да, у вас есть математические способности… Очень приятно будет работать с таким студентом, право… Я вам поставлю пять.
— Вот спасибо! — с искренним удовольствием промолвил Эвменидов, широко улыбнулся и поклонился профессору. — Значит, теперь я могу уходить?
— Да, теперь все уйдут, мы уж кончили экзамен.
Эвменидов ещё раз поклонился и пошёл на прежнее место. Профессор, захватив бумаги, в которых записывал отметки, и простившись со всеми, ушёл. Тотчас же Эвменидова, а вместе с ним и меня, окружила вся аудитория.
Все гурьбой вышли в коридор.
Здесь подобрались новые студенты, многие из старых. Все ужасно заинтересовались дьяконом, явившимся держать экзамен по математике.
Эвменидова расспрашивали, откуда он приехал, где учился, как живёт, есть ли у него жена и дети. Пока группа дошла до вестибюля, где висели пальто студентов, все перезнакомились с Эвменидовым, да кстати и между собой.
— Ну, слава Тебе, Господи, — говорил Эвменидов, когда мы вышли во двор. При этом он почему-то больше обращался ко мне. — Слава Тебе, Господи, что поспел. Ведь еле-еле попал, последним пришлось держать… А профессор добрый… Разговорчивый такой. Теперь вот латынь ещё да греческий; греческий ещё как-никак, а латыни я боюсь, слаб я всегда был по этой части…
— Пустое! — успокоил его кто-то, — здесь нестрого экзаменуют…
— Да ведь кого не строго, а кого и строго… Вас много, ну к вам они уже пригляделись и так это незаметно одного за другим и пропускают, а я как появлюсь в рясе-то своей, так сейчас на меня особенное внимание обращают… Сейчас это и думают: ишь ведь он в рясе таких ещё у нас не бывало. И сомнение является, дескать, — где же ему, деревенскому дьякону, что-нибудь знать, ну и придирка пойдёт… Очень я опасаюсь латыни…
— А вы, батюшка, куда же это поворачиваете? — спросили его студенты, когда мы вышли на улицу и вся группа повернула направо, а отец Эвменидов взял налево.
— А я к себе… — ответил Эвменидов.
— Да вы лучше с нами зайдите; тут есть трактирчик, мы там и пообедаем. Да и выпьем что-нибудь, вспрыснем, знаете, благополучный исход экзаменов.
Эвменидов усмехнулся и покачал головой.
— Нет, оно, знаете, мне неприлично; я, хотя, может, и буду студентом, а всё ж таки сан этого не позволяет. Прощайте, господа; на латыни, может, увидимся… А когда латынь-то? — спросил он, вдруг вспомнив, что не знает этого.
