Рачеев подошел к хозяйке и пожал протянутую ему руку.
— Вы не знакомы, господа? — спросила Евгения Константиновна, хотя, конечно, наверное знала, что Рачеев не мог быть знаком с ее гостями. Она назвала Рачеева, а ему представила поочередно высокого господина и маленького старичка. Высокий господин встал чинно и медленно и подал ему руку как бы нехотя и не сказал ни слова. Его звали Александром Ивановичем Муромским, но это Рачеев тотчас же забыл. Старичок, которого Высоцкая как-то полушутя называла «ваше превосходительство» (он был в коротенькой жакетке и клетчатых брюках и с пестрым галстуком), вскочил с своего места, бросился к Рачееву, стал трясти его руку и говорить, что ему очень приятно познакомиться, хотя это ему было столько же все равно, как и Муромскому. Но у него была такая манера.
— Ну-с, вам не надоел еще Петербург, Дмитрий Петрович? — спросила Высоцкая.
Рачеев ответил, что ему некогда было об этом подумать.
— А, значит, вам очень весело!? — еще раз обратилась она к нему, но, не дожидаясь ответа, сейчас же заговорила в сторону старичка. — Так вы, ваше превосходительство, на стороне строгих мер? Удивительно, как это мало подходит к вашему добродушию!..
— Да, что поделаете? Это мое убеждение искони!.. Во всех других отношениях я добродушен, но школа… о, тут я спартанец!..
И старичок сильно закачался вместе со своим седалищем.
— Гм!.. Значит, вы подадите свой голос за строгие меры… Это решено!.. Ну, а если бы, — прибавила она с кокетливой улыбкой, — ну, а если бы какая-нибудь особа, к которой вы питаете… уважение, сказала вам: ваше превосходительство, сделайте мне удовольствие, подайте голос за мягкие меры…
Старичок весело рассмеялся.
— Если бы эта особа была вы, я без колебания сделал бы это! — промолвил он, приложив руку к сердцу.
— Вот это — настоящее рыцарство! Вы бы этого никогда не сделали, Александр Иваныч! — обратилась она к Муромскому, глядя на него искоса.
— Я? Я просто подал бы в отставку! — проговорил тот басистым, сухим голосом и улыбнулся столь же сухой и деревянной улыбкой.
— О!? Ну, это уже геройство!
Разговор в таком роде длился минут десять. Рачеев не принимал в нем участия как человек здесь посторонний, а хозяйка ни разу к нему не обратилась. Уж он начал чувствовать себя неловко и досадовал на то, что пришел. Высокий господин всякий раз, когда выпускал свои выточенные из дуба фразы, строго обдуманные и красиво построенные, взглядывал на него так, будто спорил с ним и возражал ему; а старичок, беззаботно покачиваясь, высказывал свои мнения высоким альтиком и, кажется, совсем забыл о его присутствии, несмотря на то, что очень был рад познакомиться.
