— Мое почтение! — отрывисто проговорил Рачеев, коротко пожал руку нового внезапного знакомого, и, скрывшись за дверью, почти побежал вниз по лестнице.
«Что же это такое? — думал он с сильным волнением шагая по тротуару. — Над собой или надо мной они смеются? Я не успеваю вести список превращениям. Встретил Ползикова — исковерканность, изломанность; встретил этого — откровенный цинизм. Что еще пошлет мне судьба? Какие сюрпризы? И этот хуже Ползикова. Тот, видно, мучается, потому что пьет и весь изуродован, идет к явной погибели и, должно быть, знает это. А этот благодушествует, собой доволен, толстеет и так мило презирает себя!.. А ведь Мамурин тоже был в нашем кружке, тоже пылал нежной страстью к правде, к добру, тоже горячился, волновался и шумел… Да неужели же все это было ненастоящее, напускное? Но зачем? Кого им было надувать? Какая цель? Какая выгода? Ах, как все это тяжело!»
Прохладный воздух освежил его, он несколько успокоился, шаги его замедлились, и мысли приняли другое течение. Не глупо ли он поступил? Не лучше ли было сдержать себя и дослушать до конца, да, кстати, посмотреть и этого нового гостя, про которого Мамурин так лестно отзывался. На вид он вполне приличный человек и очень было бы интересно посмотреть их вместе. Наконец, не обидел ли он Зою Федоровну? О ней он не успел составить определенного мнения. Кажется, у нее есть нечто свое, оригинальное, а может быть, это только так кажется, а в сущности — ничего нет. Во всяком случае к ней он непременно зайдет ради ее «важного разговора».
Он бессознательно пришел к Северной гостинице и поднялся к себе в номер. Было около пяти часов. Можно было попасть еще на обед к Баклановым и поделиться с ними впечатлениями сегодняшнего визита.
Он опять вышел и поехал к Баклановым. Когда он позвонил, ему долго не отпирали. Наконец его впустили в квартиру, где все было необыкновенно тихо. Из передней он видел, как Лиза поспешно прошла на цыпочках из кабинета через залу в столовую. «Что это у них, спят, что ли?» — мысленно спросил себя Рачеев.
— Барин дома? — осведомился он у горничной.
— Дома-с. Они в кабинете…
— А барыня?
— Барыня тоже дома… Только они… нездоровы!.. Больна?
Он быстро прошел в кабинет и увидал Николая Алексеевича, нервно шагавшего по комнате в мягких туфлях:
— А, это ты? — произнес он, и Рачееву показалось, что хозяин не особенно рад ему.
— А что?.. Может быть, я помешал?.. — осторожно спросил он.
— О нет, нет. Я потому спросил, что ты писал мне… Ты писал, что не будешь обедать… Извини, голубчик, я очень рад тебе, но…я… немного расстроен…
