— Только поэтому? Неправда, неправда! Не верю!.. — воскликнул Дмитрий Петрович, но Ползиков его не слушал.
— Ты возьми меня и Бакланова. Ему во всем везет. Талант у него блестящий, а у меня куриный, он красив, жена у него красивая, умная, любит его, семейный очаг неугасимый… А у меня… Что у меня? Конюшня вместо семейного очага… Ха-ха-ха!.. Ничто мне не идет… Сгорбился я, сморщился, волосы вылезли, зубы выпали… А у него все цело… Тьфу! Черт! Какая же, однако, пошлая штука — эта жизнь!.. Зачем? Непонятно!.. Ну, ты уже больше не слушай меня, Митрий, потому я перешел предел… осоловел… Ступай себе к черту, а я тут и усну… Ты не смущайся, меня тут знают, я тут — свой человек!.. Кланяйся скотине Бакланову и его прекрасной жене… Вот прелесть женщина! Только психопатка… Да, она психопатка!.. Но у нее, знаешь, эти переходы от уныния к веселью, от гнева к милости… Чудо что такое!.. Есть только одна женщина — еще получше… Знаешь кто? Евгения Константиновна… Высоцкая… Это, брат, особенная… С общественно-по-ли-ти-ческой окраской… Ты был у нее? Нет? Сходи, Бакланов тебя введет в сей чертог… Она меня презирает… Н-да… А я ее обожаю!.. Потому что она… явление!.. Понимаешь? Эпо-ха!.. Ну, убирайся, убирайся… к черту!..
Он совсем положил голову на стол и, кажется, уже спал.
Рачеев тихонько вышел в переднюю и позвал лакея.
— Что он, часто так? — спросил он.
— Да уж в неделю хоть разик бывает… Только вы не извольте беспокоиться. Им у нас спокойно. Так они просидят с часок, высплются и потом пойдут как ни в чем не бывало… Им у нас спокойно. Мы дверь припрем, и уж туда никто не попадет…
Рачеев расплатился и вышел. Состояние духа у него было нестерпимо тягостное. В первую минуту, когда он очутился на свежем воздухе, он даже пожалел, было, о том, что поддался искушению и пошел с Ползиковым в трактир. Но затем он признал это малодушием. Ведь он хотел узнать, что такое нынешний Петербург, так тут уж нечего было избегать тяжелых ощущений. Надо видеть все, что бы ни открылось его глазам. Ползикова жаль, но спасти его едва ли можно. Слишком уж он хорошо обставил свое положение красивыми софизмами, из-за которых не увидеть ему правды. Да и правдой его не изменишь!..
Но что это за «явление» такое — эта Высоцкая, о которой он в течение нескольких часов так уже много слышал? «Эпоха», — даже сказал Ползиков. Непременно надо посмотреть ее.
Он направился к Зимнему дворцу, а оттуда пошел по набережной, надеясь рассеять тяжелое впечатление от дружеской беседы.
