— Пирог с груздем и кашей я даже обожаю. У тебя там в буфете кочанная капуста была… Дай-ко мне ключ…
Я достану.
— Эдакое нетерпение! Дай кресты-то расставить…
— Да ты, может быть, еще на чердак пойдешь кресты расставлять?
— А ты думал как? И на чердаке надо поставить крест, чтоб беса выгнать. Ведь мы на чердак-то за бельем ходим. Ну что за радость, если нечистая сила нас пугать будет? Черкни-ка ты мелком вон на том косяке — ты повыше меня. Мне не достать.
— Матушка! Руки не действуют. Я совсем ослаб, не евши. Так что же у нас еще-то к обеду будет?
— Да уж известно, что в сочельник многого не стряпают. Так, чуть-чуть… Кисель клюквенный велела сделать.
— С миндальным молоком? Это, брат, чудесно. Этим я могу до отвалу нажраться.
— Сыт будешь, а только уж известно — сочельник, пост… Быть бы живу.
— Ну а больше ничего?
— Как ничего! Аладьи будут с патокой.
— Ну, вот за это совсем мерси. За это повезу тебя завтра на набережную около Иордани прогуливаться. Вели только поскорее на стол подавать.
— Сейчас, сейчас… — отвечала жена, но вдруг вскрикнула: — Ах я дура, дура! Вот дура-то полосатая!
— Что такое? — искренно спросил муж.
— Да как же… Печем постный пирог, а сковородцы-то от скоромного масла я и забыла с кухаркой выжечь! Ну что теперь делать? Ведь после этого мы все должны оскоромиться со скоромного-то противня. Батюшки! И аладьи ведь на скоромной сковородке пекутся. Вот грех-то! Ну что тут делать?!
Купчиха стояла и разводила руками. Муж плюнул.
— Фу ты! А я думал и не ведь что… только попусту меня-то перепугала. Акулина! Подавай скорей на стол! — крикнул он кухарке.
1879
