— При чем тут комми? О чем вы там, черт бы вас побрал, толкуете? Ведь у них — «гласность», «перестройка», а этот суд — всего лишь передаточный механизм, который легко может быть заменен!
— Вы, наш друг боевой, принимаете желаемое за действительность. Постарайтесь усвоить своим бронированным умом всего лишь одну вещь: мы никому не уступим базу! Это наш нервный центр!
— Кому не уступите?
— Так уж и быть, скажу. Кодовое название предмета нашей беседы — «УОПТАК». И это все, что вам следует знать. Спрячьте эти сведения под свое сомбреро.
— Уоп... атака?.. Уже не вторглась ли в Омаху итальянская армия?
— Этого я не говорил. Этническая галиматья не имеет к нам никакого отношения.
— Так что же тогда вы сказали?
— Все это сверхсекретно, генерал. Это-то вы можете понять?
— Может — могу, а может — нет. А как с моими четырьмя самолетами, что поднимутся завтра в воздух?
— Да так вот: «Помоги мне сесть, Скотти!», а потом: «Помоги мне подняться, Скотти!»
— Что?! — заорал Оуэн Ричардс, срываясь со стула.
— Мы слушаем, что говорит нам начальство, и вы, генерал, должны делать то же самое.
* * *
Элинор Дивероу и Арон Пинкус с побледневшими лицами, разинутыми ртами и остекленевшими глазами сидели рядышком на двухместной кожаной кушетке Сэма Дивероу в кабинете, оборудованном им лично для себя в реставрированном викторианском особняке в Уэстоне, штат Массачусетс. Они оба молчали, поскольку лишились дара речи. И неудивительно: нечленораздельное бормотанье, стоны, бульканье, исходившее из уст Сэма, — это все, что услышали они в ответ на заданные ими вопросы. Ничто не изменилось и после того, как Сэмюел Лансинг Дивероу, потрясенный налетом на его шато-берлогу, пригвоздил себя к стене, широко расставив руки и раскрыв ладони в стремлении хоть что-то прикрыть из изобличавших его фотоснимков и газетных вырезок.
— Сэмюел, сын мой, — произнес наконец престарелый Пинкус, вновь обретя голос, но на уровне хриплого шепота.
— Пожалуйста, не надо! — взмолился Дивероу. — Ведь точно так же обращался ко мне и он!
— Кто «он»? — пробормотала Элинор не своим голосом.
— Дядюшка Зио...
— У тебя нет дяди по имени Си О, если, конечно, ты не имеешь в виду Симора Дивероу, который женился на кубинке и переехал в Майами.
— Не думаю, что он его имеет в виду, милая Элинор. Если память не подводит меня, старика, то, как узнал я во время кое-каких переговоров в Милане, «зио» — это и есть «дядя», а где еще, как не в Милане, мог бы найти наш поверенный новых «дядюшек»? Если переводить буквально, то ваш сын говорит: «Дядюшка Дядя», — вы понимаете?
