— Где совсем поправиться? Вот уж теперь на чай перешел. Хмельное побоку и чаем набулдыхиваюсь. Думаю, что, авось, легче будет. А то, братец ты мой, возьмешь газету, хочешь почитать, а буквы все как будто кверху ногами и зеленого цвета.
— Это у тебя дальтонизм.
— Как?
— Дальтонизм. Болезнь такая есть.
— Все же от выпивки?
— От выпивки. Только это пройдет. Само собой пройдёт. А бросать сразу выпивку нельзя. Может аневризм случиться, потом закупорка сосудов, кровоизлияние в мозг и конец.
— Господи Иисусе! Так пойдем в трактир и выпьем скорей.
— Никогда не прочь. А только зачем же в трактир? Можно отсюда за водкой парнишку послать, а ты велишь очистить селедочки, балычка, икорки подашь, лососинки провесной…
— И то дело, Гаврюшка! — крикнул хозяин. — Вот тебе рубль целковый. Порхай! И чтоб одна нога здесь, а другая там… Живо… Бутылку самой лучшей очищенной и булок.
Лавочный мальчишка опрометью бросился за водкой. Хозяин был несколько испуган.
— Не надо ли мне с лекарством каким-нибудь водку-то пить? — спросил он.
— Полагаю, что и без лекарства дело обойдется. Дай-ка сюда руку.
Фельдшер взял руку, пощупал пульс и стал его считать, вынув из кармана часы.
— Обойдется, — сказал он.
— Что у меня теперь внутри?
— Невральгия… А только это не опасно. Вот ежели у тебя будет диперемия, то я тогда дам к водке капли.
— Дай уж лучше вперед… чтоб не было этой самой иеремии-то. С каплями-то пить приятнее.
— Зря капли пить зачем же?
— Ну, ладно. Ребята! При готовьте-ка ассортимент наш рыбной закуски! — крикнул хозяин приказчикам и, обратясь к фельдшеру, сказал: — А важные я папеньке похороны устроил! Духовенство шло ровно на крестном ходе, все останавливались и спрашивали: «Какого генерала хоронят?» А мы отвечали: «Купца». Ответим, что купца, а никто не верит; думают, что генерала. Ты знаешь, что погребение-то с поминовением ведь в две тысячи въехало.
— Еще бы, коли такая кормежка была.
— По сотне бутылок мадеры и хересу вышло, двенадцать ящиков пива и пятнадцать ведер водки, ежели считать с нищей братией и с извозчиками. Ведь всем велел подносить за упокой. Со двора у нас городовые одиннадцать пьяных тел убрали.
— Да и ты-то был хорош! Ох, как хорош! — сказал фельдшер.
— А ты плох, что ли? Все хороши были. Ты знаешь, где я потом очутился?
— Где?
— У певчих на квартире. Как попал — не помню, но там и проснулся. Просыпаюсь, вижу — все тела лежат и храпят. Я в кухню. Кухарка уж вставши. Спрашиваю: «Где я?» «У певчих», — говорит. Я ей рубль в зубы, схватил чей-то картуз и домой… Приезжаю, маменька уж встала и богу молится. А ты куда после поминок попал?
