— Ты должен всякий раз объяснять мне, почему ты меня будишь. Прими за правило кричать так: вставайте, Иван Львович, десять часов… Проспите, так завтракать с аппетитом не будете! Вот я сейчас и пойму, в чем дело, и встану.
— Помилуйте, вы никаких резонов не принимаете! Тут уж не только что про аппетит, а ежели крикнуть: горим! так и то не встанете, пока своего собственного просыпания не будет.
— Ну, молчи… Ты вечно споришь. Не раздражай меня. Ах, да… Ну, что налим? — спросил барин.
— Да что ему делается! Сидит на чердаке в чану, — отвечал лакей.
— Плавает он? Весел?
— Да ведь это как же про рыбу-то узнать — весела ли она…
— Оживленно плавает, говядину глотает — вот и весел. Ты кормил его?
— В восьмом часу утра кормил-с. Вот какие два куска говядины скормил.
— Ну и отлично. А через час придет к завтраку Иван Фёдорыч, и уже тогда мы вместе с ним этого налима живой рыбешкой покормим. Повар купил для налима рыбешки?
— Да ведь уж на это у нас, как всегда, положение существует. Четыре корюхи меленькие он для него приготовил.
— Поди и скажи повару, чтобы корюшка не уснула, чтоб непременно была живая. Сонную он не глотает.
— Слушаю-с.
Лакей ушел отдавать приказание. Вошел гость, тоже полный мужчина, в кавалерийском мундире, в бакенбардах.
— Здравствуй… Неужто только сейчас встал?
— Да ведь вот скот-то мой не разбудил меня, — отвечал хозяин. — Впрочем, я уж с полчаса на ногах. Вот газеты просматриваю. «Голос»-то, представь себе, на полгода запретили![24] Какая жалость! Там недурные статейки о театре бывали.
— Да ведь другие газеты есть, так чего ж жалеть-то? Я его никогда не читал. Слишком уж много важности на себя напускал он. Кстати, что твой налим?
— Толстеет, с каждым днем толстеет! Вообрази: когда я его купил, он весил восемь фунтов, а уж теперь весит одиннадцать. В два месяца на три фунта. Ведь это ужас что!
— Значит, скоро его съедим?
— Нет еще, подождать надо. Пусть дотянет до двенадцати фунтов. Полагаю так, что на первой неделе великого поста он непременно будет весить двенадцать фунтов. Вот тогда мы из него уху хорошую и сварим. Я полагаю, печенка у него теперь — во!.. Фунта в два разрослась.
— Уж и в два фунта! Скажешь тоже… — звякнул саблей кавалерист и закурил папиросу.
— Да ведь как же, помилуй. Три раза в день жрет: утром и вечером говядиной кормлю, а в полдень даю ему живой рыбы глотать. Вот через час придет Иван Федорыч с репетиции, так пойдем с ним живой рыбой налима кормить.
