Но какъ ни пріятенъ быль разговоръ съ хозяиномъ, молодцы душевно желали удалиться; имъ было какъ-то неловко. Одинъ за другимъ поставили они на столъ опрокинутыя кверху дномъ чашки и поблагодарили хозяина.
— Пейте еще.
Молодцы отказались.
— Мы пойдемъ, Степанъ Иванычъ….
— Ступайте, гуляйте; только раньше домой приходите. Да не кераться! [6]
Живо начали въ молодцовой выдвигаться изъ-подъ кроватей сундуки; растворился шкафъ и выпустилъ на свѣтъ божій праздничныя одежды молодцовъ. Живо закипѣла работа: кто чиститъ сертукъ, кто натираетъ шляпу, кто передъ зеркаломъ повязываетъ галстукъ — подарокъ конторщика.
— Ты куда, Вася? спрашиваетъ Никандра, повязывая себѣ галстукъ;
— Къ теткѣ схожу сперва, да потомъ къ Петру Семенычу Рылову: онъ мнѣ сродни приходится.
— А послѣ?
— Послѣ въ Палкинъ; приходите, братцы. Веселѣе будетъ.
— Нѣтъ, мы въ Баварію.
— Рыло поскоблить надо! говоритъ одинъ изъ молодцовъ. обладающій прапорщицкими усами, и третъ себя по подбородку.
— И мнѣ нужно; зайдемъ вмѣстѣ и подовьемся. На уголъ пойдемъ: тутъ лихая цирульня. О троицѣ меня такъ завили, что недѣлю завивка стояла; эдакими вавилонами на вискахъ и баранами на затылкѣ.
— Ужъ нашелъ цырульню! — яманистая! [7]
— Вася! дай мнѣ галстучка надѣть: у тебя два.
— А нешто тебѣ Карлъ Богданычъ не далъ?
— Нѣтъ; я у него фуфайку байковую вымаклачилъ.
— Да вѣдь ты его истаскаешь, виномъ зальешь!
— Не залью, лѣшій!
— Да право жалко….
— Ну дай, я тебѣ двѣ бутылки пива поставлю.
— Ну, пожалуй, бери.
И мѣна совершилась. Вскорѣ молодцовая опустѣла. Обитатели ея разбѣжались.
Черезъ полчаса Никандра и Петра, завитые какъ крымскіе бараны, стояли у подъѣзда парикмахерской и нанимали извозчика.
— Да куда же, купцы, прикажете?
— Петра, куда поѣдемъ?
— Да что тутъ разговаривать! Валяй куда глаза глядятъ.
— Ну что, до трехъ часовъ много-ли возьмешь?
— Три рублика, господа купцы, безъ лишняго.
— Ну, Петра, что-жъ, растопимъ что-ли? Идетъ пополамъ? Ужъ все, значитъ, такъ и будемъ вмѣстѣ ѣздить.
— Валяй!
Молодцы поѣхали.
— Куда же, купцы? спросилъ извозчикъ.
— Да прямо.
— Нѣтъ, погоди, перво заѣдемъ въ погребокъ. Постой на-право!
— Петра, глянь-ко: никакъ наши ѣдутъ!
— И то ѣдутъ!
Онъ свистнулъ, махнулъ рукой и указалъ на погребъ. Молодцы соединились и пошли подъ вывѣску виноградной кисти.
Часа четыре ѣздили не имѣющіе въ Петербургѣ ни роду, ни племени Никандръ и Петръ, во много мѣстъ заѣзжали они, много перепили разной хмѣльной дряни, а все-еще не пьяны, только навеселѣ.
