— Нѣтъ, не Феня, а булочникъ, который и вамъ, и намъ булки носитъ. Не ждалъ я отъ васъ, Надежда Емельяновна, такого поступка. Вѣдь это-же подло, низко выходить замужъ за старика, такъ сказать, продавать себя.
— Да вѣдь онъ, Пьеръ, не старикъ. Посмотри, онъ какой розовый.
— Все равно вы его не можете любить.
— Да вѣдь мужей и не любятъ. Вонъ папенька съ маменькой какъ бранятся.
— Это любя. Это та-же «Вспышка у домашняго очага», что мы въ спектаклѣ играли, только тамъ молодые супруги, а это старые.
Наденька потупилась и проговорила:
— Пьеръ! Прости, что я выхожу за Ивана Артамоныча замужъ.
— Я въ отчаяніи, отвѣчалъ Петръ Аполлонычъ и передвинулъ фуражку на головѣ.
— Да чего тутъ отчаяваться! Право, такъ намъ будетъ лучше. Ты будешь ходить къ намъ, я тебя буду любить по прежнему.
— То есть какъ это?
— Настоящимъ манеромъ буду любить. Какъ въ романахъ замужнія дамы любятъ друга дома, такъ и я буду тебя любить. Ты будешь у насъ другомъ дома… Ты даже можешь занимать денегъ у Ивана Артамоныча.
— Такъ онъ и дастъ!
— А не дастъ — я ему сейчасъ сцену устрою. Будь, братъ, покоенъ, дастъ. Онъ въ меня влюбленъ какъ… какъ я не знаю кто… Ужасъ какъ влюбленъ. Да и тебѣ-то лучше, ежели-бы ты женился на мнѣ, ты-бы долженъ былъ перестать учиться, а здѣсь ты будешь продолжать учиться, поступишь въ университетъ, потомъ сдѣлаешься адвокатомъ или прокуроромъ.
— Ну, еще это улита ѣдетъ, да когда-то пріѣдетъ. Долго ждать. Я все равно рѣшился бросить учиться. У меня призваніе къ артистической карьерѣ. Я хочу быть актеромъ.
— Ну, тогда вмѣстѣ будемъ играть по клубамъ. Я потребую отъ Ивана Артамоныча, чтобы онъ и думать не смѣлъ запрещать мнѣ играть въ спектакляхъ.
— Что: по клубамъ! Развѣ это игра! Я хочу ѣхать играть въ провинцію, на большую сцену.
— Да мы и поѣдемъ. Иванъ Артамонычъ къ тому времени, можетъ. умретъ. А пока ты здѣсь поиграй.
— Умретъ онъ! Какъ-же! Онъ здоровъ, какъ быкъ.
— Ну, тогда я сбѣгу.
— Сбѣжишь ты, какъ-же!
— Да вѣдь другія-жены бѣгаютъ. Вонъ въ романахъ все бѣгаютъ.
— Да вѣдь сбѣжать-то надо въ бѣдность. А ты изъ богатой жизни не сбѣжишь.
— А я прежде уговорю его, чтобы онъ подарилъ мнѣ свой домъ, а потомъ и сбѣгу. Ну, и не сбѣгу, такъ все-таки тебя любить буду. Ты будешь изъ провинціи пріѣзжать и прямо въ мои объятія. Пьеръ, не сердись!
Петръ Аполлонычъ подумалъ и отвѣчалъ:
— Не могу я не сердиться… потому вѣдь тоже ревность… Охъ! О, женщины, женщины! Ужасно грустно и горько.
— А ты думаешь, мнѣ легко?
