Сколько было непріятностей въ семьѣ изъ-за одной этой женитьбы! Избавившись отъ солдатчины, Михайло, однако, имѣлъ свое мнѣніе о женитьбѣ, что сильно раздражало отца, Онъ безпрестанно твердилъ сыну о женитьбѣ.
— Ужь это мое дѣло! — возражалъ сынъ.
— Какъ твое? А отца-то позабылъ? — волновался отецъ.
— Не забылъ, а говорю: не суйся въ чужое дѣло.
— Какъ въ чужое? Возьму вотъ я хорошую палку, да начну тебя жарить!…
Послѣ этого между отцомъ и сыномъ обыкновенно происходила распря, никогда не прекращавшаяся. Отецъ доказывалъ, что онъ имѣетъ право учить своего сына, а сынъ опровергалъ.
— Не вижу я проку въ твоемъ ученьи… Ты напередъ, скажи, учили-ли тебя-то? — глухо замѣчалъ сынъ.
— Меня… учили! — волновался отецъ.
— Палкой-то?
— Палкой-ли, чѣмъ-ли, а учили. Ужь это, братъ, сдѣлай милость, безъ ученья насъ не оставляли.
— Да какой-же прокъ отъ этого? — насмѣшливо спрашивалъ Михайло.
— Прокъ? А вотъ какой прокъ: Б-боже тебя сохрани, бывало, сказать супротивное слово отцу! Бывало, дѣдушка-то твой привяжетъ меня къ столбу, да и деретъ. И баловства этого духу у насъ не было!
— Слыхалъ я это. Да какой же тебѣ-то прокъ въ битьѣ?
— Не баловался — больше ничего!
— Ну, мало же объ васъ оббили дубья! Надо бы больше, — говорилъ сынъ, злобно смѣясь.
— Мишка! лучше замолчи, не гнѣви меня! Ей-ей, схвачу я тебя за волосья…
И такъ далѣе. Отецъ грозилъ, Михайло пренебрежительно отворачивался. Но когда дѣло заходило далеко, онъ вспыхивалъ, какъ порохъ, обнаруживая страшную свирѣпость.
— Развѣ я не правду говорю? — спрашивалъ онъ, какъ бы готовясь запустить въ отца смертельную стрѣлу, которая ранитъ того и заставитъ заревѣть отъ боли. — Развѣ не правда? Ну, скажи на милость, хороша-ли твоя участь? Ладно-ли живешь ты? А вѣдь, кажись, дубья-то получилъ въ полномъ размѣрѣ!…
— Что же, хрестьянинъ я настоящій… Слава Богу, честный хрестьянинъ! — говорилъ отецъ, едва сдерживая себѣ отъ боли.
— Какой ты крестьянинъ? Всю жизнь шатаешься по чужимъ странамъ, бросилъ домъ, пашню… Ни лошади путной, ни вола! Въ томъ только ты и крестьянинъ, что боками здоровъ отдуваться… Пойдешь на заработки — ногу тебѣ тамъ переломятъ, а придешь домой — тутъ тебя высѣкутъ!…
— Не говори такъ, Мишка! — съ страшною тоской огрызался отецъ.
— Развѣ не правда? Барщина кончилась, а тебя все лупятъ!
— Мишка, оставь!
Но Михайло злобствовалъ до конца.
— Да есть-ли въ тебѣ хоть единое живое мѣсто? Неужели ты меня думаешь учить эдакъ же маяться? Не хочу!
