Она также участвовала в «святом деле». Она шила для солдат с утра до вечера и исколола до крови свои нежные розовые пальцы от непривычки к иголке. Она ненавидела женские рукоделия и ничего никогда не шила, а потому неудивительно, что так неловко бралась за дело. Никогда тонкий батист для детского нежного тельца или изящная ненужная вещица, блестящая яркими шелками, не занимали её прекрасных рук, украшенных драгоценностями. Теперь эти руки перебирали грубый холст и серое сукно, и в глубоком раздумье она склоняла над работой свою гордую головку, украшенную роскошными чёрными волосами, вьющимися над нежным лбом.
Баронесса похвалила её за христианское усердие и с чувством поцеловала, заставши за этим занятием.
— Вот и вы за добрым делом! — воскликнула она мило.
— Я так скверно шью, что только такую грубую работу и могу делать, — отвечала подруга.
— Ну, всё ж таки доброе дело!
— Да, теперь мода. Я так рада, что не русские полотенца; они ужасно надоели. Как вы находите?
Баронесса оторопела. Боже мой, вот женщина! Ей о благотворительности, а она о русских полотенцах! Совсем не в тон. Кстати, баронесса только что собиралась прочесть ей одну французскую маленькую поэму о том, как ангелы куроннируют наших погибших героев на небесах; кузен так мило сочинил. Но поэма так и осталось не читанной. Баронесса уехала, а счастливая женщина осталась одна со своей работой.
Долго она сидела в этот вечер за непривычным занятием. Белая петербургская ночь заглядывала к ней в окна, сквозь опущенное кружево занавесок. Серый холст застилал плебейскими складками мягкую атласную мебель цвета морской воды и столики с перламутровой инкрустацией; на бархатном ковре, где сплетались морские водоросли и водяные лилии, лежало грудами солдатское сукно; красные уголья трещали в белом мраморном камине и зажигали радужные огоньки в больших бриллиантах, которые застыли в розовых ушах прекрасной женщины как капли росы на розовых лепестках. И два других таких же крупных и прозрачных бриллианта дрожали на длинных тёмных ресницах и потом тихо скатились на бледные щёки. Она не чувствовала их. Она глубоко задумалась. О чём она думала? Под какой мрачной тяжестью так низко склонялась изящная головка?
Она думала о далёкой-далёкой могиле, одиноко затерянной в жёлтых песках страшной азиатской пустыни. Она думала о погибшей молодой жизни, полной сил и надежд… И её губы шептали имя, давно забытое всеми…
Прошёл год. Победоносные войска возвращались с триумфом, и весь город принял радостный вид при ярком свете холодного осеннего солнца. Нева сверкала в гранитных берегах и тихо колыхала стройные корабли и неуклюжие пароходы, расцвеченные флагами. Триумфальные арки, яркие драпировки и флаги, гирлянды зелени испещряли весь серый город в красивом беспорядке, и голубой шатёр неба осенял человеческий праздник в безоблачном блеске.
