— Так.
— Или взгляни на этот акведук. Наверное, он доставляет вам с гор прекрасную питьевую воду?
— Вода превосходная.
— Как же вы не хотите восстановить пришедшие в ветхость стены и тем оградить такой замечательный город от всяких неприятных случайностей?
— Но позволь спросить, — поспешил Диомед переменить неприятный разговор, — какие вести ты привез нам из Рима? Здравствует ли по-прежнему наш богохранимый император?
— Здравствует. Об этом скажу во благовремении. Могу только открыть вам,
— и Аврелий обвел присутствующих многозначительным взглядом, — что со мной прибыла великая милость августа. Свиток, который я сжимаю в руке, не что иное, как копия декрета о даровании римского гражданства всем свободнорожденным. Где бы они ни жили и в какой бы отдаленной провинции ни обитали. Отныне вы равноправные римляне!
Мы уже сошли с горы и снова очутились на площади. Куратор обратил свои благосклонные взоры на старых пастухов, все так же невозмутимо опиравшихся на посохи, как будто бы ничего не произошло в мире.
— И вы тоже станете римскими гражданами, добрые пастыри!
Овчары с олимпийским спокойствием смотрели на посланца Рима.
Не зная латыни и не уразумев того счастья, что ждало их, грубые поселяне ничем не проявили своего удовольствия и с неодобрением взирали на городскую суету. В дальней горной деревушке они говорили на древнем наречии, не признавали римских богов и продолжали жить по обычаям предков.
Действительно, как мы узнали впоследствии, это был тот самый знаменитый эдикт императора Антонина Каракаллы, который он издал якобы в благодарность богам за спасение от козней брата Геты, хотя даже в нашей глуши стало известно, что цезарь Антонин убил его собственной рукой на груди у несчастной матери. Ничего особенного в мире не произошло, все оставалось на своих местах. Но, судя по лицу Диомеда, слова римлянина поразили его. Казалось, он старался понять, что все это означает. Шедший рядом со мною Аполлодор привык распутывать самые сложные силлогизмы и размышлял вслух:
— Забавно! Вот мы все стали римлянами!
— Ты говоришь об известии из Рима? — спросил его старый виноторговец с нашей улицы, которому мой учитель был немало должен за взятое в его таверне вино. — К чему это приведет? Как ты полагаешь?
— Приведет к тому, что ты будешь платить новые налоги, коих до сих пор, как провинциал, не вносил в сокровищницу августа.
— Какая же тогда это милость? — развел руками виноторговец.
— Превеликая.
