— И чудесно. Вот я вас и арестую.
— Меня нельзя арестовать,— ответил Коротков и засмеялся сатанинским смехом,— потому что я неизвестно кто. Конечно. Ни арестовать, ни женить меня нельзя. А в Полтаву я не поеду.
Толстый человек задрожал в ужасе, поглядел в зрачки Короткову и стал оседать назад.
— Арестуй-ка,— пискнул Коротков и показал толстяку дрожащий бледный язык, пахнущий валерьянкой,— как ты арестуешь, ежели вместо документов — фига? Может быть, я Гогенцоллерн >*.
— Господи Иисусе,— сказал толстяк, трясущейся рукой перекрестился и превратился из розового в желтого.
— Кальсонер не попадался? — отрывисто спросил Коротков и оглянулся.— Отвечай, толстун.
— Никак нет,— ответил толстяк, меняя желтую окраску на серенькую.
— Как же теперь быть? А?
— К Дыркину, не иначе,— пролепетал толстяк,— к нему самое лучшее. Только грозен. Ух, грозен! И не подходи. Двое уж от него сверху вылетели. Телефон сломал нынче.
— Ладно,— ответил Коротков и залихватски сплюнул,— нам теперь все равно. Подымай!
— Ножку не ушибите, товарищ уполномоченный,— нежно сказал толстяк, подсаживая Короткова в лифт.
На верхней площадке попался маленький лет шестнадцати и страшно закричал:
— Куда ты? Стой!
— Не бей, дяденька,— сказал толстяк, съежившись и закрыв голову руками,— к самому Дыркину.
— Проходи,— крикнул маленький.
Толстяк зашептал:
— Вы уж идите, ваше сиятельство, а я здесь на скамеечке вас подожду. Больно жутко…
Коротков попал в темную переднюю, а из нее в пустынный зал, в котором был распростерт голубой вытертый ковер.
Перед дверью с надписью «Дыркин» Коротков немного поколебался, но потом вошел и оказался в уютно обставленном кабинете с огромным малиновым столом и часами на стене. Маленький пухлый Дыркин вскочил на пружине из-за стола и, вздыбив усы, рявкнул:
— М-молчать!..— хоть Коротков еще ровно ничего не сказал.
В ту же минуту в кабинете появился бледный юноша с портфелем. Лицо Дыркина мгновенно покрылось улыбковыми морщинами.
— А-а! — вскричал он сладко.— Артур Артурыч. Наше вам.
— Слушай, Дыркин,— заговорил юноша металлическим голосом,— ты написал Пузыреву, что будто бы я учредил в эмеритурной кассе >* свою единоличную диктатуру и попер эмеритурные майские деньги? Ты? Отвечай, паршивая сволочь.
— Я?..— забормотал Дыркин, колдовски превращаясь из грозного Дыркина в Дыркина добряка.— Я, Артур Диктатурыч… Я, конечно… Вы это напрасно…
— Ах ты, мерзавец, мерзавец,— раздельно сказал юноша, покачал головой и, взмахнув портфелем, треснул им Дыркина по уху, словно блин выложил на тарелку.
