Двадцать секунд в пыльном хрустальном зале «Альпийской розы» царило идеальное молчание. При этом лучше всех, глубже и мертвеннее молчал зеленоватый Коротков. На двадцать первой секунде молчание лопнуло.
— Как? Как? — прозвенел два раза Коротков, совершенно как разбитый о каблук альпийский бокал.— Его фамилия Кальсонер?..
При страшном слове канцелярские брызнули в разные стороны и вмиг расселись по столам, как вороны на телеграфной проволоке. Лицо Короткова сменило гнилую зеленую плесень на пятнистый пурпур.
— Ай, яй, яй,— загудел в отдалении, выглядывая из гроссбуха, Скворец,— как же вы это так, батюшка, промахнулись? А?
— Я ду-думал, думал…— прохрустел осколками голоса Коротков,— прочитал вместо «Кальсонер» — «кальсоны». Он с маленькой буквы пишет фамилию!
— Подштанники я не одену, пусть он успокоится! — хрустально звякнула Лидочка.
— Тсс! — змеей зашипел Скворец.— Что вы? — Он нырнул, спрятался в гроссбухе и прикрылся страницей.
— А насчет лица он не имеет права! — негромко выкрикнул Коротков, становясь из пурпурного белым, как горностай.— Я нашими же сволочными спичками выжег глаз, как и товарищ де Руни!
— Тише! — пискнул побледневший Гитис.— Что вы? Он вчера испытывал их и нашел превосходными.
Д-р-р-р-р-р-ррр,— неожиданно зазвенел электрический звонок над дверью… и тотчас тяжелое тело Пантелеймона упало с табурета и покатилось по коридору.
— Нет! Я объяснюсь. Я объяснюсь! — высоко и тонко спел Коротков, потом кинулся влево, кинулся вправо, пробежал шагов десять на месте, искаженно отражаясь в пыльных альпийских зеркалах, вынырнул в коридоре и побежал на свет тусклой лампочки, висящей над надписью: «Отдельные кабинеты». Запыхавшись, он стал перед страшной дверью и очнулся в объятиях Пантелеймона.
— Товарищ Пантелеймон,— заговорил беспокойно Коротков.— Ты меня, пожалуйста, пусти. Мне нужно к заведующему сию минутку…
— Нельзя, нельзя, никого не велено пущать,— захрипел Пантелеймон и страшным запахом луку затушил решимость Короткова,— нельзя. Идите, идите, господин Коротков, а то мне через вас беда будет…
— Пантелеймон, мне же нужно,— угасая, попросил Коротков,— тут, видишь ли, дорогой Пантелеймон, случился приказ… Пусти меня, милый Пантелеймон.
— Ах ты ж, Господи…— в ужасе обернувшись на дверь, забормотал Пантелеймон,— говорю вам, нельзя. Нельзя, товарищ!
В кабинете за дверью грянул телефонный звонок и ухнул в медь тяжкий голос:
— Еду! Сейчас!
Пантелеймон и Коротков расступились: дверь распахнулась, и по коридору понесся Кальсонер в фуражке и с портфелем под мышкой. Пантелеймон впритруску побежал за ним, а за Пантелеймоном, немного поколебавшись, кинулся Коротков. На повороте коридора Коротков, бледный и взволнованный, проскочил под руками Пантелеймона, обогнал Кальсонера и побежал перед ним задом.
