Мы уже ехали обратно с полной машиной картошки, уложенной в мешки, когда шофер сказал:
— Слышь, у меня тут маруха недалече, завернем? Маруха — во! Напоит, накормит и спать с собой уложит. Она меня любит. Мущины нонче нарасхват, я ей дороже золота.
Я кивнул, и мы подъехали к зажиточного вида дому на железнодорожной станции. Маруха обернулась толстой девицей по имени Капа.
— Здра-а-вствуй, Капычка! — масляно произнес шофер.
— Здорово. Чего потерял тута?
— Дык… как чего? Вот, приехал.
— Вижу, не прилетел. А это кто?
— Хто — хто?
— Да рыжий кучерявый.
— Да… хто? Вот, за картофлем ездили.
— Вижу, не за апельсинами. Кабы апельсины, я бы энтого рыженького пригласила радио послушать. А картошки у меня есть.
— Он, рыжий, а тихий. Он нам, Капычка не помешает.
— Кому это нам? Я тебя, голубь, первый раз вижу. А не первый, так последний.
— Капычка!
— Ка-а-пычка! Дорого яичко ко Христову дню. Я тебе что говорила? До свидания, милый!
И Капочка помахала своей белой ручкой.
— Ах, ты, курва е… ная! Да как бы я знал…
— Ты потише, потише, голубок, у меня теперь муж есть, он те курву-то покажет.
— Какой у тебя, сучки, может быть муж, это у меня жена порядошная, а на тебе клейма негде ставить…
— Ко-отик! — позвала Капа.
Шофер быстренько вскочил в кабину.
— А, блядь, не заводится!
— Ко-отик!
На крыльцо вылез огромный лохматый, судя по морде, Котик.
— Слышь, крутани, ради бога! — слезливо крикнул шофер.
Я выскочил из кабины с рукояткой, он захлопнул дверцу.
— Хулиганы, — сказала Капа.
Тут мотор заурчал, я отскочил, шофер нажал на газ, и машина действительно на этот раз полетела.
— Фулига-аны? — прорычал Котик и двинулся на меня.
Я с укоризной посмотрел на Капу.
— Да нет, это не этот, это тот, — сказала Капа.
— Фулига-аны? — прорычал опять Котик, продолжая движение.
— Да не етот жа! — крикнула Капа.
Я повернулся к Котику другой стороной своего тела и, убежав с поля боя на станцию, сел на поезд, идущий в Москву.
Мимо летели смоленские леса, сильно вырубленные в войну по обеим сторонам дороги. Вот и Уваровка, наш районный центр. Ни одного целого дома, ни одной целой стены, ни одного даже целого кирпича. Все вдребезги разнесено и разутюжено — как видно танками.
А вот и Дровнино. Я вышел.
Дровнино было цело. Те же бесконечные штабеля дров. И старик-сторож чуть ли не тот же, в шубе до пят и в валенках, только теперь в галошах и с винтовкой вместо ружья. Я пошел лесом напрямик к Гнилому. Был прекрасный тихий летний день. Дорога заняла три часа. Вот появился просвет между деревьями, это должен быть наш выгон. Я вышел на опушку.
